В 1959 году в Москве в Библиотечке журнала “Советский моряк” [№ 11] вышла книга И.С. Исакова с повестью “Кронштадтская «побудка»” (шифр хранения в РНБ 59-2/2732) (47 с. с илл.).

Позже она входила в разные сборники произведений Ивана Степановича, в т.ч.: “Рассказы о флоте” (с. 122-161, 1962), “Морское притяжение” (с. 167-201, 1984), “Исаков И. С. Океанология, география и военная история: избранные труды” (с. 103-121, 1984).

Это одна из наиболее больших художественных работ И.С. Исакова, состоит из 15 глав и заключения. “Хачмерук” оцифровал и впервые опубликовал повесть в Интернете – в двух частях: главы 1-10 и главы 11-15.

Кронштадтская «побудка»

(18 августа 1919 года)

И.С. Исаков

 

 

1

 

Эту ночь, надо полагать, помнят все, кто остался жив, хотя прошло более сорока лет.

После налета катеров, длившегося около часа, никто уже не ложился спать. Этот боевой эпизод стали называть «английской побудкой», в отличие от других, бывших в истории Балтийского флота во время войны с немцами. К сожалению, ни писатели, ни историки не сделали подробного описания или анализа этого события. А оно стоит того. Лишь Леонид Соболев, бывший участником отражения налета на Кронштадт, посвятил ему шесть страниц в сборнике «Морская душа»; но, очевидно связанный боевым и аварийным расписанием на «Андрее Первозванном», он не видел того, что потом творилось на берегу. Однако он сделал хорошее дело, воздав должное Л. М. Галлеру. Командир «Андрея Первозванного» вовремя запретил огонь по объектам на воде, так как это грозило поднять на воздух наши заградители с минами, стоявшие на другой стороне гавани.

Достаточно сейчас сойтись двум-трем участникам событий той памятной ночи, как неизбежно, после обмена злободневными новостями, разговор приобретает соответствующую направленность:

— А помнишь «побудку» 18 августа?

— А попади торпеда в «Андрея» футов на десять дальше — и фукнул бы носовой погреб. (Английская торпеда сделала пробоину в носовой части «Андрея Первозванного», сорвав броневые плиты. Если бы удар пришелся ближе к минделю — середине, безусловно последовал бы взрыв боевых погребов двенадцатидюймовой башни и корабль взлетел бы на воздух.)

— А если бы не «Гавриил»?..

Будучи далек от мысли дать полный обзор «побудки» и связанных с ней последствий, полагаю, однако, что многое из этого рассказа, даже для участников, впервые станет известно, так как не один год я собирал архивные материалы и воспоминания очевидцев, чтобы дополнить первые впечатления, записанные в свое время.

 

2

 

До 15 августа включительно английские самолеты налетали на Кронштадт только по утрам или вечерам, почти в одни и те же часы, и, несмотря на полное отсутствие над островом Котлин наших истребителей, сбрасывали бомбы так неточно, что к налетам выработалось какое-то пренебрежение. Вот почему воздушная тревога в 3 часа 45 минут в ночь на 18 августа была воспринята кронштадтцами без особого чувства беспокойства. Злые реплики не вовремя разбуженных людей можно было слышать вместе с грохотом незашнурованных ботинок на трапах, пока команды разбегались по боевым постам.

Через три-четыре минуты все были на своих местах.

Не обошлось без курьеза.

У нас, на сторожевом корабле «Кобчик», для стрельбы по самолетам имелась только одна английская 40-миллиметровая автоматическая пушка фирмы «Виккерс», которая по традиции, перенятой из лексикона бывших хозяев (когда они были союзниками), называлась «пом-пом».

Этот самый «пом-пом» стоял на корме, на широком и низком банкете из стальных перфорированных листов. Для более удобного обслуживания автомата банкет был приподнят над палубой сантиметров на сорок. Под ним обычно хранились ящики C инструментом и запасными частями, к великому неудовольствию боцмана, так как там же скапливался всякий хлам. Установка прицела у «пом-пома» делалась самим стреляющим — на глаз, а старшина следил за питанием зарядника и за положением шрапнельных трубок.

В этот первый ночной налет бессистемный огонь зенитной артиллерии и нервное блуждание лучей прожекторов с фортов и кораблей началось без опоздания, но обстановка оставалась неясной: где самолеты? сколько их? почему кто-то стреляет в нас с воды?

Встав за первого комендора, застегивая бушлат и одновременно поворачивая голову, чтобы найти цель, я временами подкручивал горизонтальное и вертикальное наведение пушки.

Подносчик запасных лент, выскочивший в одном белье, нырнул под банкет, пытаясь извлечь какой-то ящик. В это время со стороны Лесных Ворот в нашу сторону полетели светящиеся жучки с тонким и противным свистом. Ощущение было новое, незнакомое и невыносимое. Если бы меня не прикрывал «пом-пом», к которому я прижался всем телом, не знаю, хватило ли бы нервов, чтобы не броситься плашмя на палубу. (Это был первый случай применения интервентами трассирующих пуль. У нас на вооружении их еще не было.)

Послышался сдержанный стон телефониста кормового поста. Тело его тяжело сползло на палубу.

Подносчик, выглянув в этот момент из-под банкета и заметив светлячки трассирующих пуль, с криком нырнул обратно, но застрял. Просвет был мал для его комплекции.

Тогда старший комендор Иван Капранов, также впервые в жизни попавший под обстрел светящимися пулями, подошел к «страусу» и дал ему ногой такого пинка, что, очевидно, у полуголого вояки из глаз посыпались не менее яркие искры.

— Во-первых, — кинул старший комендор, — после спуска флага всякие церемонии отменяются. Поэтому ты зря англичанину кланяешься! А во-вторых, он твоего зада не боится. Лучше покажи рожу, — может, больше его испугаешь!

После этой сценки весь расчет «пом-пома» действовал безукоризненно.

Увидев тень, мелькнувшую в просвете облаков, я открыл огочь. А раз вы стреляете — в бою уже значительно легче: некогда думать ни о чем другом, кроме страстного желания сбить врага.

 

3

 

Никогда не надо оглуплять противника. Это не только не объективно. Это невыгодно, особенно для будущего.

Но если вредно показывать врага глупее и слабее, чем он есть на самом деле, то еще вреднее его перехваливать. Поэтому в дальнейшем будет показан не только частный успех англичан, но и выгодные условия, в которых им пришлось действовать, и ошибки, допущенные как командованием флота его величества, так и бравыми исполнителями налета. Нам кажется, что некоторая поучительность этой операции не ослабла до сего дня.

Английский налет на Кронштадт в ночь на 18 августа 1919 года был задуман хорошо, но выполнен отнюдь не блестяще.

Ночь была лунная. На большой высоте медленно плыли облака, похожие на большие льдины, края которых подсвечивались сверху. Поэтому на земле (и на воде) было почти совсем темно.

Изредка луна пробивалась между облачными полями и, как прожектор, на несколько секунд освещала отдельный кусок местности.

Общий рисунок неба можно было бы назвать мраморным.

Безветренно. Почти штиль. Воздух прозрачный.

В просветах облаков то ли видны, то ли чудятся в разных направлениях английские самолеты. Но сколько? Пять или десять?

Бомбы сбрасывают очень экономно, больше у Пароходного завода, доков или на корабли у заводского ковша и в Средней гавани.

Из-за того, что самолеты идут не вместе и показываются то здесь, то там, огонь зениток ведется ожесточенно, но бессистемно. К просветам между облаками прибавляются светящиеся в луче прожектора пушистые комки разрывов зенитной шрапнели и осколочных снарядов.

Стреляю почти наугад, прерывистыми очередями. Невозможно было не пытаться сбить врага. Очевидно, и другие стреляли так же.

Было многое непонятно. Почему самолет, отбомбившись, отойдя за границу огня, снова возвращается к стоянкам кораблей? Почему от ворот гавани, а затем с ее середины кто-то, быстро кружащийся на воде, щедро поливает всех нас пулеметным огнем, трассирующими пулями? Расчет противника ясен — загнать под укрытия прислугу зенитной артиллерии. Частично это англичанам, должно быть, удается. С «Петропавловска» передают в большой мегафон: «Прекратите огонь! Вы нас демаскируете!»

Продолжаем стрелять. Если все будут действовать по принципу «не демаскировать своим огнем», от английского короля можно получить благодарность.

Откуда все же на воде быстроходная платформа с пулеметом, попадания из которого в борт и башни линкора (абсолютно для него безвредные) напоминают чиркание невиданно большой спичкой?

Догадался! Кричу Капранову:

— Это подбитый самолет! Не хочет сдаваться… Пытается удрать тягой мотора!

— Похоже!

Самолет (вернее, его пулемет) скрывается в воротах гавани. Ну, теперь слово за эскадренным миноносцем «Гавриил», который в дозоре на рейде прямо против выхода. Там, очевидно, тоже жарко, так как слышны орудийные выстрелы и виден столб воды от взрыва, но новые впечатления отвлекают внимание в другую сторону.

У носа «Андрея Первозванного», стоящего недалеко от нас кормой к Усть-Рогатке, вдруг поднимается громадный столб воды, выше фок-мачты. Почти одновременно ощущается тяжелое «ух!», и по ушам и всему телу бьет мощная воздушная волна.

С нашего орудийного банкета, из-за причальной стенки, весь «Андрей» не виден, высятся только надстройки и мачты. Когда столб воды опал, все увидели, как мачты «Андрея» медленно начали склоняться вперед.

С момента подрыва «Андрея» события настолько убыстрились, а отдельные эпизоды стали наползать один на другой, иногда сливаясь по времени, что о них невозможно рассказывать в строгой последовательности,

 

4

 

Сперва о самом «Кобчике».

Вслед за взрывом на «Андрее» из нашей кочегарки раздался нечеловеческий вопль. Он был непонятен. В нас попаданий бомб не было, а «шорт», поливавший корабли пулями из «Льюиса», меньше всего мог нанести ущерб кочегарам. (Английские поплавковые гидросамолеты-бипланы, которые действовали из Бьерке.)

Комиссар А. Шилов, сам в прошлом кочегарный старшина, бросился вниз. Позже он рассказал.

Не зная, что делается наверху, но догадываясь по выстрелам, что отражается налет самолетов, дежурный кочегар в положенное время решил добросовестно почистить одну из топок. Закрыв «дутье Гаудена», он открыл настежь дверки топки и приготовил ломик для взламывания пригоревшего угля. Неожиданно содержимое топки вылетело на кочегара. Пока на крик спустились комиссар, старшина и лекарский помощник, на кочегаре загорелось рабочее платье, а сам он потерял сознание. Пострадавшего увезли в госпиталь. Оказалось, что взрывная волна от борта «Андрея» через дымовую трубу «Кобчика» проникла в котел. Так как дверца была открыта и искусственное дутье выключено, воздушная волна «вдула» содержимое топки внутрь кочегарки.

Пострадавший остался жив, но получил сильные ожоги.

Наши потери: двое с пулевыми ранениями, один обожженный и один тяжело раненный падающим осколком зенитного снаряда.

 

5

 

Еще не успели извлечь обожженного из кочегарки, как один из сигнальщиков крикнул:

— Смотрите на «Память Азова»!

(«Память Азова» — бывший фрегат (вступил в строй в 1890 году), еще в первую мировую войну был переоборудован в плавбазу подводных лодок.)

В наступавших предутренних сумерках было видно, как плавбаза подлодок, стоявшая по ту сторону гавани, ближе к заводу, медленно кренилась бортом к воде.

Как? Почему? Ведь будто и самолетов уже не слышно и не видно.

В тот же момент общее внимание невольно обратилось на Малый рейд, где последовательно взвились в воздух две зенитные ракеты и после нескольких орудийных выстрелов все озарилось ярким светом горевшего на воде бензина.

Мы с Капрановым и боцманом забрались на верхнюю площадку главного компаса, но ничего понять не могли, Одно ясно — «Гавриил» цел! Значит, горит бензин самолета. Хоть одного-то уничтожили!..

В восточной части медленно развиднялось. Луны уже не было видно. Облака все той же формы не торопясь плыли по старому румбу, но без светящихся разводов. Где-то вдалеке, на северо-западе, ухали редкие выстрелы фортов.

4 часа 50 минут. Ни «шортов», ни огня зенитной артиллерии, очевидно, минут 15—20 нет. Мы были оглушены, поэтому не сразу заметили, что налет английских самолетов кончился и огонь по ним прекратился.

Комиссар сунул мне бушлат и строго проговорил: «Надень. Простудишься!» Не заметил, когда сбросил, — так было жарко, и в буквальном и в переносном смысле.

Вокруг «Андрея» суетились буксиры. Дифферент на нос и крен на правый борт не увеличивались, хотя, очевидно, он еще не сел на грунт.

Что-то на рейде догорало мерцавшим огнем. У «Памяти Азова» стеньги уже лежали параллельно воде. На оголенной подводной части борта возились люди. Других последствий налета не видно. Таким образом, мы на сторожевом корабле многого не знали. Только потом «баковый вестник» сообщил, что атаки на корабли в гавани производили не самолеты, а торпедные катера. Три из них потоплены огнем «Гавриила».

 

6

 

К лету 1919 года советские моряки почти ничего не знали о существовании торпедных катеров. (Крейсер «Олег» 18 июня 1919 года был потоплен британским торпедным катером в районе Толбухина маяка. Атака была произведена неожиданно в предутренних сумерках и была приписана подводной лодке. Эта ошибка нам дорого обошлась, потому что налет катеров на Кронштадт всего через два месяца оказался для многих совершенно внезапным.) Причина нашей неосведомленности заключалась в том, что «СМВ», как по официальной терминологии британского адмиралтейства назывались эти катера, появились только полтора года назад. Хотя немцы уже видели их, англичане продолжали конспирировать, рассчитывая использовать эффект внезапности в последующих операциях, что им в какой-то мере удавалось. Поскольку после Октября 1917 года британское адмиралтейство заняло по отношению к РСФСР крайне враждебную позицию, а с ноября 1918 года перешло к прямым военным действиям на море, нам пришлось познакомиться с торпедными катерами на практике совершенно неожиданно.

Первая статья о «СМВ» появилась в научном журнале только весной 1923 года за подписью сэра Д. Е. Торникрофта (главы известной фирмы) и лейтенанта Бремнера, о котором придется еще упомянуть, потому что он участвовал в налете 18 августа 1919 года.

Один из катеров, потопленных «Гавриилом», был нами поднят с грунта, и можно сказать, что тогдашнее английское техническое описание «СМВ» было близко к истине. Иначе обстояло дело с рассказом об использовании их против РККФ.

Торникрофт и его соавтор отмечают, что на «СМВ» возлагались задачи: несение дозора в Английском канале; атаки на базы немецких подлодок в Зеебрюгге и Остенде; постановка дымзавес для прикрытия больших кораблей. К дальним объектам катера должны были доставляться легкими крейсерами. По уверению авторов, несмотря на такое многоцелевое назначение, «СМВ» неизменно имели успех: потопили несколько вражеских миноносцев у бельгийского побережья, сыграли большую роль в атаке баз немецкого флота в канале и подорвали один вспомогательный крейсер, не считая транспортов. При этом англичане не имели ни одного случая потери катеров от артиллерийского огня.

Единственным печальным для них происшествием в Северном море был обстрел двух катеров немецким самолетом, который, пикируя несколько раз, перебил своими пулеметами большую часть экипажей.

Выводы, которые сделало адмиралтейство в 1918 году, можно свести к двум основным: катера — опасное оружие для противника‚ пока он еще не научился с ними бороться, поэтому фирме следует выдать большой заказ с заданием увеличить их размерения «СМВ» для повышения их мореходности; как правило, «СМВ» должны действовать ночью, чтобы не попадать под огонь штурмующих самолетов. (Корпус катеров был из красного дерева (алюминий еще не был в широком применении); двигатель — авиационный. Вторая серия имела уже два мотора и две торпеды, сохранив скорость хода до 35—40 узлов.)

Авторы не сказали главного: почему «владычица морей», имевшая в строю более двух десятков дредноутов, перешла на использование таких малогабаритных кораблей, которые получили в самой Англии почти презрительное прозвище «москитных сил». Дополняя Торникрофта и Бремнера, надо сказать, что после Ютландского боя стратегия так называемых «великих морских держав» зашла в тупик. Оказалось, что прошли те времена, когда линейные корабли решали проблему господства на море. Подводные лодки реально угрожали коммуникациям островной Британии.

Начались лихорадочные поиски новых сил и средств. Линкоры стали беречь и не выпускать из гаваней. Приходилось думать о том, что у США больше возможностей строить новые линейные корабли, а следовательно, к концу войны стать сильнее Великобритании. Вот почему наряду с ростом авиации стали быстро развиваться торпедные катера, в том числе и как противолодочные силы. Их малые габариты облегчили скрытную переброску одного дивизиона в Финляндию для борьбы с Советским Флотом.

Остается привести короткую выписку из этой статьи:

«Операции катеров проводились на Каспийском море, на Архангельском фронте и в Балтике, из которых наиболее интересными были: успешная атака лейтенанта Эгара на «Олега» и последующий прорыв внутрь кронштадтского порта, когда торпедами были потоплены «Память Азова», «Андрей Первозванный» и «Петропавловск».

Такое заключение очень далеко от истины и напоминает больше рекламу фирмы, чем историческое исследование.

Торпедные катера первое время ошибочно назывались «новым» оружием, и идея их создания неправильно приписывалась британскому флоту. (Идея торпедных катеров не английская, так как С. О. Макаров первый задумал и успешно использовал катера с торпедами против турецких броненосцев на Черном море в войну 1877—1878 гг.) Что же касается хвастливой лжи в военных реляциях, то и это далеко не ново.

Послушаем того же Бремнера и его друзей, когда они сидели не в Лондоне, а давали показания после 18 августа в Кронштадте, предварительно хлебнув полусоленой смеси, которая получается из невской воды и той, что приносится ветром из Финского залива.

 

7

 

С рассвета поползли всякие слухи:

— Потоплено не то два, не то три катера, и все «Гавриилом». Англичане атаковали со стороны Питера!

— Из воды выловлено несколько человек. Среди них русский офицер. Он провел катера между фортами!

— А иначе разве решились бы англичане лезть ночью внутрь чужой гавани?!

— На «Азове» погиб один человек. Решил не вылезать из каюты по тревоге. Можно сказать, проспал переход в другой мир!..

И далее в том же духе, вернее, в форме самых различных домыслов, тем более что впечатлений было очень много, а толком никто ничего не знал.

Наступило ясное, тихое и прохладное утро. Небо почти все в облаках высоких ярусов, но с отчетливой видимостью по горизонту не только до Ораниенбаума, но и до Петергофа и Красной Горки.

«Андрея» бережно волокли в сторону доков обступившие его буксиры.

Не успели на «Кобчике» убрать стреляные гильзы и начать большую приборку, как откуда-то пополз новый слух, что скоро с «Гавриила» на берег повезут пленных англичан.

Вот когда сказалась реакция пережитого за ночь! Стихийно, нарушая уставы и инструкции, толпы матросов, кто в чем был, потянулись на Усть-Рогатку и к Петровской пристани в расчете увидеть ночных налетчиков. Черные бушлаты и парусиновые робы показались на стенках всех гаваней и доков, на дорожках порта. Матросы обгоняли друг друга, постепенно образуя сплошную толпу, пробивались к месту подхода катера.

Договорившись с комиссаром, я тоже пошел на Усть-Рогатку. Очень хотел лично опознать сволочь, которая помогала англичанам. Надо сказать, что матросская масса была возбуждена, и возбуждение это все время росло.

Многие писатели, включая классиков, отмечали, что в характере русского воина — ожесточенно драться с врагом, особенно когда он знает, что дерется за правое дело. Но кончается драка, бой или сражение, и русский воин способен сразу «отойти», «остыть» и дать закурить тому, с кем недавно сражался не на жизнь, а на смерть. Дать напиться раненому, перевязать его, начать задушевный разговор — почиталось почти обязательным завершением батальных сцен.

Литературная традиция донесла это свойство великой русской души вплоть до 1917 года включительно. Очевидно, в какой-то мере эта отходчивость действительно есть у русского человека. Но не всегда литературная традиция находила себе оправдание в условиях классовой войны. Конечно, было бы дико блюсти эту традицию там, где еще висели не снятые с виселиц советские люди с вырезанными звездами на груди или лежали истерзанные тела после экзекуций контрразведки.

 

8

 

В данном случае антианглийские настроения определялись не только нервной реакцией после ночного напряжения и обидным сознанием того, чго военная хитрость удалась врагу. Последствия боя были перед глазами всех — подбитый «Андрей», один из двух линкоров Действующего отряда кораблей Балтийского флота, и затонувшая плавбаза «Память Азова».

Моряки пока еще не знали того, что стало известно после первого опроса выловленных из воды британских офицеров. Это были важные сведения.

К сожалению, в плен не попали командир отряда комендэр Добсон и его коллега Эгар, ранее потопивший «Олега», — они оба ретировались в начале боя, предоставив лейтенантам добывать славу и себе и им.

За обшлагом полупальто старшего лейтенанта Нэпира, командующего одной из групп катеров, была найдена непромокаемая карта-план — результат авиафото-разведки, произведенной двумя днями раньше. На этой карте у борта «Памяти Азова» показаны были две подлодки Действующего отряда, переход которых к другой стенке враги не заметили, потому-то торпеда попала в борт плавбазы. Торпеда, предназначенная «Петропавловску», прошла вдоль борта через Среднюю гавань и зарылась в иле Лесной гавани.

Первый катер был потоплен, когда он вышел из-за угла Военной гавани, спустился к югу и пытался атаковать дозорный миноносец со стороны Морского канала. Торпеда, выпущенная им, прошла вблизи «Гавриила» и взорвалась о гранитную стенку, стоявшую на ряжах еще со времен Петра Первого. После этого «Гавриил» попал четырехдюймовым снарядом в головной катер, выходивший из гавани. Экипаж следующего за ним был ослеплен горящим бензином, что помогло артиллерии того же дозорного эсминца уничтожить третий катер. До объектов, намеченных английским планом атаки, — батопорт Николаевского дока и крейсер «Рюрик» — остальным катерам добраться не удалось: боясь «Гавриила», они не рискнули выйти из-за угла Военной гавани и ушли, не выпустив торпед.

Возня «шортов» в воздухе была демонстрацией — отвлекала внимание от поверхности воды. Другая военная хитрость тоже удалась и имела большое значение: катера атаковали «Гавриила», идя от Петрограда, откуда их никто не ожидал, и было неясно, почему именно в эту ночь штаб базы допустил, что ворота в Среднюю гавань остались не закрытыми боном, которому вдруг понадобился ремонт.

Итак, при появлении буксирного катера, шедшего с «Гавриила», шумящая толпа моряков не осознавала, что дерзкая операция англичан, по существу, провалилась. Ненависть, с которой моряки ожидали пленных, определялась не только видимыми результатами налета. К этому времени в сердцах советских людей накипела злоба на англичан за высадку и бесчинства на Севере, за поддержку Колчака в Сибири, Деникина на Юге, за соучастие в интервенции на Дальнем Востоке, за захват Баку, за расстрел двадцати шести комиссаров осенью 1918 года, за участие английских дипломатов и агентов «Интеллиженс сервис» во всех антисоветских заговорах, будь то в Ярославле, в Вологде, в Москве или в Петрограде, в том числе на Красной Горке.

Блокада с моря, замыкавшая кольцо блокады на суше, также осуществлялась флотом его величества. И Черчилль продолжал посылать снаряжение, танки, самолеты и боеприпасы всем генералам, которые попеременно возглавляли российскую контрреволюцию на разных направлениях.

Мы лишь за две недели до этого читали в «Правде» слова Ленина: «Если вы слышали о заговорах в военной среде, если читали о последнем заговоре в Красной Горке, который чуть не отдал Петроград, что же это было, как не проявление террора со стороны буржуазии всего мира, идущей на какие угодно зверства, преступления и насилия с целью восстановить эксплуататоров в России и затушить тот пожар социалистической революции, который грозит теперь даже их собственным странам». (В. И. Ленин. Из речи на 1 Всероссийском съезде работников просвещения. Опубликована в «Правде» 3 августа 1919 года. Соч., т. 29, стр. 498.)

Вот почему гудящая масса моряков на стенке в Кронштадте не собиралась брататься с англичанами или курить с ними сигареты. Слишком много погибло честных, верных патриотов, коммунистов и беспартийных балтийцев; слишком много было голодных и нищих из-за блокады не только в Котлине и Петрограде, но и по всей России.

 

9

 

К моменту подхода катера сквозь толпу решительно протиснулись человек шесть в черных кожаных куртках с портупеями и в фуражках. Нетрудно было догадаться, что они из ВЧК. За ними шел комендантский наряд моряков.

Решительно расчищая место высадки, старший из них все время громко приговаривал:

— Спокойно!.. Товарищи, прошу очистить бон!

Наглый вид британского офицера, сошедшего первым с катера, вызвал довольно мрачную реакцию ожидавших.

И хотя эта неорганизованная безоружная толпа англичанам угрожала лишь крепкими словами, все же начальник эскорта встал во главе цепочки из девяти пленных и, вынув из кобуры большой кольт, предупредительно крикнул:

— Товарищи! Спокойно! Этих людей мы должны доставить в госпиталь, а затем в комиссию! Ежели кто сунется, буду стрелять!

И тон, и манера старшего чекиста не оставляли сомнений в том, что он будет стрелять, но сохранит порядок. Так было надо. Мрачное ворчание и ругань были единственной реакцией на происходящее.

Вплотную за начальником эскорта, в затылок шел офицер флота его величества в сырой мятой фуражке с кокардой и в полупальто с погонами. Его надменный вид раздражал стоявших вокруг. И явно по его адресу была пущена реплика: «А хорошо бы сбить спесь с его высокоблагородия!»

Делая вид, что он ничего не понимает, лейтенант пытливо посматривал по сторонам, очевидно интересуясь результатами своей ночной работы. Невольно с досадой подумалось: «Почему им не завязали глаза?»

У большинства остальных были аккуратные марлевые повязки — свидетельство помощи, оказанной нашими врачами после ожогов.

Ночные налетчики «держали марку» и демонстративно шли, как на прогулке. Один, здоровый рыжий детина, нахально ухмылялся мимикой и жестами как бы показывал: «Ну что, съели? Всыпали мы вам!»

— Замыкавший шествие был забинтован так, что из-под повязки выглядывал только один глаз. Именно он и послужил причиной следующего инцидента:

— Ребята, да это Моисеев!

— Где?

— Да вот, в повязке — маскируется!

— Братва, стой! Эй, вы, чекисты, надо разобраться!

— Там разберутся! — ответил властный голос начальника эскорта. — Пошли дальше!

Накал настроения матросской массы так быстро подскочил‚ что явно чувствовалось беспокойство, передавшееся охране. Конечно, не суд Линча, но проверка личности под бинтами могла бы расстроить планы Чрезвычайной Комиссии, когда опасавшийся остановки один из британских офицеров поднял руку, призывая всех к вниманию, и на очень плохом русском языке сказал:

— Господа! Вы ошибайтесь — это нет Моисеев. Это я старший лейтенант Бремнер.

Наступила пауза.

— А ты кто такой?

— Я есть офицер флота его величества и попал плен военной форме и документами!

— Русский откуда знаешь?

— Я имел честь жить в этом чудесном городе, — и он показал в сторону Петрограда.

Опять пауза. Но на этот раз командир эскорта ее умело использовал и, энергично растолкав ошеломленных народных следователей, крикнул:

— Пошли! — После чего конвой безостановочно дошел до ворот на Усть-Рогатку, где его ждали две санитарные автомашины.

 

10

 

В этот момент кто-то потянул меня за рукав бушлата. Это был старший комендор Капранов. Глухим голосом, отводя глаза в сторону, он сказал твердо и безапелляционно:

— Пошли на корабль!

— Почему?

— Сейчас ваших будут бить!

Сперва я не понял. Затем, услышав новые тона в бурлящем котле, начал протискиваться назад и двинулся за Капрановым.

«Сейчас ваших будут бить».

Нечто подобное уже было пережито в Гельсингфорсе после Октября, когда такую же реакцию вызвало массовое дезертирство офицеров и некоторые случаи их измены.

Медленно, чтобы никто не принял торопливость за страх, я поплелся на корабль. В расходящейся толпе моряков заметил артиллериста-старшину и нескольких матросов из команды «Кобчика». Сопровождают… Создавалось впечатление, что в отместку за предательство Моисеева, которого признали среди выловленных из воды, с нас, кажется, собираются «взыскать».

Вяло передвигая ноги, спустился в кают-компанию, не воспринимая восторженного лепета салажонка Васьки, еще находившегося под впечатлением ночного боя. Очевидно, поняв мое состояние, Васька приволок большой чайник, обычно спасающий моряков от всех невзгод.

В какие психологические дебри может углубиться человек, который с 3 часов 45 минут утра, выполняя свой долг, находился в состоянии крайнего нервного и физического напряжения, а теперь сидел в неудобной позе и как бы с огромной скоростью протягивал в памяти киноленту, с мельчайшими подробностями восстанавливавшую перипетии необычной ночи?

Ни есть, ни спать не хотелось, не хотелось ни с кем разговаривать. Усилием воли погасив лихорадку в голове, стал более спокойно раскладывать по полочкам отдельные эпизоды и анализировать их, вплоть до момента опознания Моисеева и возможности невольно очутиться в составе той части ненавистного офицерства, о которой после Ледового похода никто не вспоминал, наивно считая автоматическое «очищение» флота завершенным… На этот раз никакая обида не затуманивала сознания. Да и как можно было обижаться, если, помимо интервенции вражеских сил на всех морях, успешного продвижения белоэстонского фронта от Нарвы в сторону Петрограда, взрывом мостов и складов 7-й армии и усиления блокады выходов в Финский залив кораблями британского флота, в перечень событий нужно было еще приплюсовать:

— 13 мая — раскрытие ВЧК заговора «Союза защиты родины и свободы», организованного Б. Савинковым при посредничестве англичан, на 90 процентов состоявшего из офицеров;

— 14 мая — в день начала наступления белых войск генерала Родзянко предложение английского радио о сдаче Балтийского флота;

— 11 июня—«при загадочных обстоятельствах» взрыв морских мин, хранившихся на форту Павел в Кронштадте; вместе с курсантами погиб замечательно веселый парень Владимир Гедле, мой товарищ по выпуску;

— 13 июня — мятеж на форту Красная Горка, спровоцированный комендантом Неклюдовым в критический для фронта момент; переход на сторону врага  вместе с тральщиком «Китобой» морского офицера Моисеева, командира дивизиона тральщиков;

— 18 июня — появление торпедного катера противника на Красногорском рейде; потоплен крейсер «Олег»;

— 14 июля — приход в Бьорке авиаматки «Виндиктив»; (После налета от пленных мы узнали, что на «Виндиктиве» было 14 гидросамолетов типа «шорт».)

— с 26 июля по 13 августа — налеты английских самолетов на нашу главную базу;

— 30 июля — атака торпедным катером тральщика «Невод» у Шепелевского маяка;

— 3 августа — одновременно с четырех сторон подожжен Кронштадт…

Самое нелепое — из-за отсутствия навыков политического анализа все эти факты казались разрозненными, не связанными между собой; считалось, что мы должны отражать атаки с моря, а борьба с предателями и диверсантами — дело ВЧК и нас не касается.

Если бы англичанам в эту ночь удался дерзкий налет, то наш Действующий отряд кораблей перестал бы существовать и путь к Питеру с моря оказался бы открытым. Как можно в этих условиях обижаться? И на кого?

Тягостно, противно… Но что можно сделать? Надо уметь видеть, что кроме классических операций, таких, как высадка десантов в Лужской губе или налеты на главную базу, существует скрытная, более ожесточенная внутренняя война, организованная мировой реакцией, о которой 3 августа говорил Ленин и успех в которой в значительной мере зависел от политической грамотности наших людей, их твердости, бдительности и от степени ненависти к противнику.

Проще было воевать, когда выступали офицеры и матросы кайзера или флота его британского величества и других империалистических государств, стремившихся сделать из нашей Родины новую колонию. Но обстановка меняется. Вместе с врагом выступают офицеры бывшего Российского императорского флота вроде Моисеева. А над ними — фигуры вожаков реакции вроде генерала Юденича или адмирала Колчака в окружении епископов православной церкви и лидеров разных «демократических» партий, прикрывающих патриотическими лозунгами приглашение интервентов. Цель у них одна — цель классовая: удушить революцию.

Вот почему возможны случаи, когда матросы стараются защитить своего командира не только от лорда Коуэна, Моисеева или Юденича, но и от суда Линча команд других кораблей, одновременно с которыми ты ее только что стрелял по «шортам». (Контр-адмирал Вальтер Коуэн 5 января 1919 г. в Либаве сменил отозванного адмирала Синклера, командующего 6-й крейсерской эскадры.) Чужая душа — потемки, а среди офицеров были случаи предательства и после Ледового похода…

Все это необычайно просто, однако без предварительной политической подготовки и разъяснения нелегко разобраться тому, кто раньше никогда не задумывался над подобными вопросами. Нет, нельзя обижаться на контроль и надо работать не оглядываясь, веря в мудрость народа и его авангарда.

Приблизительно час спустя в кают-компанию «Кобчика» влетел рассыльный штаба отряда, который предложил расписаться на циркуляре, обязывающем всех командиров кораблей, участников отражения английских катеров и самолетов, срочно, не позже, чем через час, доставить описание ночного боя (в произвольной форме, можно от руки), изложив возможно подробнее личные впечатления…

Итак, нашлось дело, отвлекающее внимание. Вместе с комиссаром и артстаршиной (штурман спал и не видел начала налета, а командир отсутствовал) была составлена докладная по «личным впечатлениям» исполняющего обязанности командира.

Коллективные усилия дали определенные результаты. Через сорок минут тот же Васька, посланный с пакетом, вернулся со штабного корабля «Зарница», гордо размахивая разносной книгой.

Вскоре появился наш командир Н. Н. Авинов. Он смущенно заявил, что с начала налета запретили хождение по улицам, поэтому вовремя не добрался до корабля. На вопрос, обращенный ко мне: «Что же здесь произошло?», я, чувствуя, что усталость берет свое, почтительно предложил командиру копию доклада о первых впечатлениях, посланного на «Зарницу». Авинов сказал укоризненным тоном:

— Голубчик! Вы рассуждаете так, будто я всю ночь ничего не делал! Я засну на второй строчке вашей писанины!

Видя, что я уже засыпаю, Авинов попросил рассказать о случившемся вестового Ваську-салажонка.

У Васьки засверкали глаза от гордости и страстного желания рассказать свой собственный вариант бурных событий прошедшей ночи. Но только он встал в позу ответственного докладчика, как по трапу с грохотом скатился (разбудив на момент меня) писарь штаба и недовольным тоном доложил:

— Начальник штаба приказали, чтобы доклад был написан командиром корабля, как указано в циркуляре, а он подписан и. о.! — И, поворачиваясь к Авинову, который был известен на флоте всем, а тем более писарям штаба, прибавил: — Поэтому прошу вас, товарищ командир, срочно написать свои впечатления, а я пока подожду на верхней палубе или в кубрике.

— Ладно, голубчик!

Командир, деликатно решив не беспокоить меня, приказал Ваське, подделываясь под его, Авинова, почерк, переписать докладную, сократив ее в три раза, а сам тут же уснул…

Окончательно я проснулся от громкого вопроса с трапа в кают-компанию:

— Что, мой дружок дома?

— Так точно, дома! Отсыпаются после ночной стрельбы по англичанам!

Вышел на знакомый голос моего однокашника по выпуску Евгения Загуляева. Он с четвертого курса питерского технологического института пошел в юнкера флота, куда поступил и я с первого курса того же института.

Загуляев раньше гордился «высокопоставленными» знакомыми и до революции намекал, что он сам якобы из аристократической семьи. Но попав на Балтийский флот, сдав экзамен на мичмана и отвоевав с немцами, принял активное участие в Ледовой операции и получил в командование угольный миноносец. После этого назначения в возрасте, в котором он при царе самое большее был бы вахтенным начальником, Евгений Загуляев проникся уважением к себе и постепенно стал другим человеком. Он гордился доверием, оказанным ему командой, искренне восхищался матросской сметкой, был подлинным патриотом и презирал всех интервентов, независимо от расы и их социального происхождения.

Сейчас Загуляев примчался на «Кобчик», обойдя все стенки Средней гавани, чтобы рассказать мне новости.

Дело в том, что он, несмотря на разницу в годах, пользовался благоволением и дружбой Сергея Павловича Блинова, занимавшего должность флагманского штурмана флота. Блинов же был назначен председателем «Следственной комиссии по делу о нападении быстроходных английских лодок в ночь на 18-ое… на Кронштадт». (Термин «торпедные катера» еще не был принят.) Очевидно, при отборе, помимо лояльности Блинова, учитывались его солидная внешность, манеры лорда, оксфордское произношение и лингвистические таланты, недоступные большинству лордов. Однако командование ошиблось в его способностях конспиратора. Сергей Павлович абсолютно все после опроса англичан рассказывал молодому Загуляеву, а тот не мог удержаться, чтобы не пересказывать мне.

— Но как ты добрался сюда? — спросил я Загуляева. — У меня создалось впечатление, что в отместку за предательство Моисеева, которого признали среди выловленных из воды, с нами, кажется, собирались рассчитаться.

— Действительно, — ответил гость, — такое настроение команд было. Но пошумели немного и отошли.

Прежде чем писать о результатах опроса пленных англичан после того как им была оказана более солидная медицинская помощь в морском госпитале, необходимо рассказать о Моисееве. Мало кто знает о его бесславном конце.

 

(Продолжение – http://crossroadorg.info/isakov-kronshtadt-2/)