В июне 2024 г. Станислав Тарасов опубликовал свою очередную статью о А.С. Пушкине.
Другие статьи Станислава Николаевича о Пушкине – http://crossroadorg.info/tarasov_pushkin/
С.Н. Тарасов
В биографии Александра Пушкина поездка в Арзрум в 1829 году до сих пор сохраняет немало неразгаданных историками сюжетов, несмотря даже на оставленное лично поэтом и его ближайшим окружением солидное эпистолярное наследие и воспоминания. Сегодня – об одном из таких эпизодов.
В 1834 году во Франции появилась книга Виктора Фонтанье «Voyages en Orient, entrepris par ordre du gouvernement franзais, de 1830 а 1833. Deuxiиme voyage en Anatolie» («Путешествия на Восток, предпринятые по повелению французского правительства с 1830 по 1833 годы. Азиатская Турция»). Она получила распространение в Париже, особенно в дипломатическом салоне «Союз», который был основан в 1828 году известным англоманом герцогом де Гишем. Это был очень узкий кружок аристократов-монархистов и дипломатов. Среди его членов были такие знаменитости, как дипломат Шарль-Морис де Талейран, граф Альфред д’Орсе, барон Джеймс Ротшильд. Правда, последний был принят не как богатый банкир, а как генеральный консул Австрии в Париже. Что касается самого Фонтанье, то он был тесно связан с французской разведкой, работая на Ближнем Востоке в качестве «политического агента правительства Франции» и в этом качестве описал свое первое посещение Константинополя в 1821 году.
Поэтому новая книга Фонтанье была быстро доставлена в Санкт-Петербург и внимательно изучалась в российском внешнеполитическом ведомства. Ее читал и Пушкин. В силу разных причин, особенно потому, что тогда в эпицентре европейской дипломатии оказался «восточный вопрос», связанный с распадом Османской империи и во весь рост встала греческая проблема, было принято решение книгу на русский язык не переводить. Дело было еще в том, что 14 сентября 1829 года между Российской и Османской империями был подписан Адрианопольский мир. К России переходила большая часть восточного побережья Черного моря (включая города Анапу, Суджук-кале, Сухум) и дельта Дуная. Османская империя признала переход к России также Грузии, Имеретии, Мингрелии, Гурии, Эриванского и Нахичеванского ханств (переданных Ираном по Туркманчайскому миру). Султан Махмуд II подтверждал принятые по Аккерманской конвенции 1826 года обязательства по соблюдению автономии Сербии. Молдавии и Валахии предоставлялись автономии, на время проведения реформ в дунайских княжествах оставались русские войска.
Но потом произошло то, что мало кто предполагал. В 1831—1833 годах вали Египта Мухаммед Али выступил против султана Махмуда II, заняв Палестину, Ливан, Сирию, Киликию, затем вступил в Анатолию. В декабре он одержал победу при Конье и двинулся на Стамбул. Султан, не получив поддержки от западноевропейских держав, обратился к России, дипломатические демарши которой, а также экспедиция российского флота в Босфор, остановили наступление египетского вали. Великобритания и Франция вмешались в конфликт и добились примирения сторон, которые в мае 1833 подписали соглашение в Кютахье: признавая зависимость от Порты и отзывая войска из Малой Азии, Мухаммед Али получал Сиро-Палестинский регион и эялет Адана. Что касается России, то после подписания Ункяр-Искелесийского договора 1833 года ее вооруженные силы были эвакуированы.
В этой ситуации оценочные официальные суждения, высказанные в книге Фонтанье, представляли для России определенную политическую опасность, так как он является ярым противником политики русского правительства на Востоке, характеризовал ее как «смесь азиатского варварства и европейского феодализма», и противопоставлял ей Турцию и Персию как «страны древней азиатской цивилизации». Он также предупреждал об опасности для европейских держав растущей военной мощи России и всячески дискредитировал чисто военное значение победы главнокомандующего на Кавказе графа И. Ф. Паскевича над османской армией в ходе русско-турецкой войны 1828-1829 годов. Он оценивал его как «полководца, лишенного крупного военного дарования».
В то же время он в число ближайшего окружения Паскевича включил вслед за именем Раевского и Пушкина, характеризуя их как «образованных, опытных и влиятельных военных деятелей». При этом был абзац по адресу Пушкина: «У турок не было бардов в их свите», а «блистательные донесения с театра военных действий, представляющих неистощимый предмет насмешек для опытных офицеров». Но интрига была в том, что Фонтанье не является прямым очевидцем событий войны 1828-1829-х годов, а поездка Пушкина на фронт в 1829 году была строго засекречена. Он пробыл в действующей армии один месяц и 6 дней. Фонтанье появился в Трапезунде в качестве консула Франции только в 1830 году. При этом он стал называть в качестве главных источников информации русских офицеров, которые якобы прибывали к нему в Трапезунд из Тифлиса со специальными поручениями, упоминая, в частности, Якова Костенецкого, который был лишён дворянства и записан рядовым в Куринский полк на Кавказе за участие в «Сунгуровском тайном обществе». Более того, среди своих информаторов Фонтанье называет даже генерала Алексея Ермолова.
Пушкина в суждениях французского правительственного агента все возмущало. Но после того, как 22 марта 1830 года в газете «Северная пчела» была опубликована статья Булгарина, он решил действовать. «Итак надежды наши исчезли. Мы думали, что автор «Руслана и Людмилы» устремился за Кавказ, чтоб напитаться высокими чувствами поэзии, обогатиться новыми впечатлениями и в сладких песнях передать потомству великие подвиги русских современных героев, — писал Булгарин. — Мы думали, что великие события на Востоке, удивившие мир и стяжавшие России уважение всех просвещенных народов, возбудят гений наших поэтов, и мы ошиблись. Лиры знаменитые остались безмолвными, и в пустыне нашей поэзии появился опять Онегин, бледный, слабый… сердцу больно, когда взглянешь на эту бесцветную картину». «Признаюсь: строки французского путешественника, несмотря на лестные эпитеты, были мне гораздо досаднее, нежели брань русских журналов, — отреагировал Пушкин. — Приехать на войну с тем, чтобы воспевать будущие подвиги, было бы для меня с одной стороны слишком самолюбиво, а с другой слишком непристойно. Я не вмешиваюсь в военные суждения. Это не мое дело».
Тем не менее поэт стал наскоро сколачивать свои «путевые записки» 1829 года, не предназначавшиеся вообще для печати, в которых он вроде бы начинал полемику с Фонтанье. В 1830 году в шестом номере «Литературной газеты» появилась его небольшая публикация «Извлечений из путевых записок» (отрывок «Военная Грузинская дорога»). Но, как установили исследователи, материал был написан наспех, в нём обнаружено немало исторических и географических ошибок. Установлено, что поэт многое заимствовал из изданных в 1827 году Москве «Записок во время поездки из Астрахани на Кавказ и в Грузию в 1827 году».
Тут немало странного. Тогда о Пушкине во Франции, как и о Фонтанье в России, знали и писали очень мало, и поэт мог бы проигнорировать его небольшую реплику. Но французский правительственный агент сознательно дискредитировал военное значение побед Паскевича над турецкой армией. Да и вообще после подавления польского восстания 1831 года граф Паскевич подвергался в Европе резкой критике, особенно со стороны Парижа. Задетый резкими суждениями «купеческого французского консула», Пушкин ответил на них в предисловии к «Путешествию в Арзрум». Юрий Тынянов, один из самых дотошных исследователей этого периода жизни Пушкина, обратил внимание на одну важную деталь: поэт, говоря о войне 1828-1829 годов, пытается использовать прием «стилистического нейтралитета», позиционировать себя только как «фигуру сугубо штатскую, несведующую в военных вопросах». В то же время исследователь Сергей Порохов обратил внимание на то, что при издании «Путешествия в Арзрум» в 1835 году к нему в качестве приложения была добавлена аналитическая справка о курдах-езидах. Этот документ сохранился только в писарской копии, но у издателей не было сомнения, что ее автором является Пушкин.
Дело в том, что Паскевич предлагал создавать на освобожденных территориях Османской империи новые государственные образования с опорой только на местный национальный элемент. Поэтому Санкт-Петербург решил обратить внимание на проживающих в регионе курдов. Но была ли записках о курдах-езидах единственным аналитическим материалом, подготовленным поэтом во время поездки в действующую армию, сказать сложно. Полагаем, что нет. 9 декабря 1831 года император Николай Первый пожаловал Пушкину чин титулярного советника. Поэту объявили об этом во время принятия присяги 4 января 1832 года на Английской набережной в доме № 30. Но самое интригующее в том, что Пушкин в один и тот же день подписал два присяжных листа: Клятвенное обещание и текст с присягой. На первом документе он значится как «коллежский секретарь», а на втором – «титулярный советник». То есть в МИД он – коллежский секретарь. Тогда по какому департаменту он являлся титулярным советником? Так что «интрига Фонтанье» до сих пор остается нераскрытой.