Приводим фрагменты (стр. 35- 40) Главы 1 “Походных записок артиллериста в Азии с 1829 по 1831 год” И.Т. Радожицкого.
Написание некоторых слов сохранено (например, Император с большой буквы, Арзерум вместо Арзрум).
(После 25 июня 1829 г.)
(с. 35)
Граф доволен был парадом; причем, во время молебствия выпущен полевою артиллерией 101 выстрел. Это явление для нашего честолюбия было приятно, а для жителей, которых собралось десятка три, удивительно, потому что, вероятно, несколько столетий не слышно было здесь пушечных выстрелов, и крепость никогда не дымилась порохом. После парада, за графским обедом еще выпущен 104 выстрел, причем и в крепости подняли кое-как на ноги шесть турецких пушек; пороха же так много досталось, что его некуда было девать.
Между тем, в этот день, еще до молебствия, донского войска майор Калмыков явился к графу с донесением, что он отбил у куртинцев добычу рогатой скотины. «А сколько их было?» — спросил граф, разумея куртинцев. «До четырех тысяч!» — отвечал майор, разумея скотины. «Как! до четырех тысяч, а у тебя полтораста!». Майор струсил, однако рассказал со всею простотой, что куртинцы, пользуясь военной тревогой, ограбили жителей, ушедших со всей скотиной из деревень в горы; он вдарил (ударил) на них, и отбил с тысячу скотин; они его преследовали и завязалась перестрелка, от которой один казак убит, а двое ранены. «Спасибо Калмыков! на первый раз надобно было пугнуть этих разбойников!»
C полудня вдруг приказано всей пехотой и кавалерии, взяв на четыре дня сухарей, идти к Арзеруму. Говорили, что граф получил приглашение от жителей, которые просили его скорее явиться с войсками, потому что город готов сдаться.
(с. 36)
Турецкие войска, возбуждаемые сераскиром, с частично вооруженными гражданами оградились пушками, намереваясь защищаться до последнего, и притесняют армян, подозревая их в тайных сношениях с русскими, а потому армяне со своей стороны старались как можно более содействовать нам для занятия Арзерума. Расстояние 30 верст войска должны пройти в продолжении полудня и ночи, чтобы завтра поутру быть перед Арзерумом.
Весь вагенбург, под начальством полковника Фрейнда, велено сдвинуть к крепости. Подвижной госпиталь и мой парк ввели в самую крепость; однако до наступления ночи не могли всего устроить как следует.
26-го июня много жителей с семействами на арбах стали из окрестных гор съезжаться в город: старики, женщины, ребята, одетые в лохмотьях, тащились за своими арбами, не страшась наших солдат, которые без них хозяйничали в пустых саклях.
Ночлег мой был на крепостной платформе первой стены, перед парком, втиснутым между двумя стенами. Обозы расположились за первою стеной, от южных до западных ворот, прикрываясь канавой и против фронта мельницей, у которой я поставил две турецкие пушки со своими канонирами, да еще по две на флангах вагенбурга, перед обоими воротами. Между тем объездил и осмотрел цитадель, в которую вел крутой подьем по тропинке. Стены её, сложенные из камней на скалах, почти до половины разрушены; внутри валялось на земле около 30 медных пушек, из которых только шесть годных были, поставлены на лафеты, в остальных от древности металл проноздрился или окислился и мог быть годен только для литья колоколов. Цитадель в окружности сажень 300, в виде продолговатого, неправильного четверосторонника.
(с. 37)
Объездив стены города, я не нашел лучшего места расставить пушки, как только по южной стороне. Западные ворота могли защищаться двумя орудиями, а вся стена по горе, почти глухая, способна только для одной ружейной обороны. Каменистая гора окружает город с северной стороны, а на восточном конце её расположена цитадель. Вторая стена хотя с башнями, однако загромождена домами. Стены во многих местах столько обвалились, что через них образовались проходы; а потому для приведения цитадели и укрепленного города в оборонительное состояние понадобилось бы много работы. Впрочем, она и в таком состоянии была превосходнее Гумрской крепости.
В один день жителей уже столько набралось, что они толпились в тесной улице базара, в котором все лавки были переворочены и перешарены; в них валялись только обломки посуды, доски, решета, клочки и лоскуты войлоков.
В городе есть несколько фонтанов ключевой воды, около которых также толпились веселые мальчики; бабы, сморщившись, устраивали снова хозяйство в опустошенных саклях и собирали обломки и лоскуты. Впрочем, все лучшее они спасли с собой; теперь опять привезли и раскладывали по местам.
Кроме пашинского здания, в городе было еще три или четыре хороших больших дома; внутри, в верхнем этаже, обыкновенно деревянном, есть несколько темных, прохладных или светлых комнат: окон в рамах со стеклами нет, а есть небольшие окошечки, заклеенные бумагой, или одна, вся зарешетенная стена. В комнатах поделаны широкие, низкие, просторные диваны перед каминами; на них ага, окруженный женами, с трубкой и шербетом, наслаждался восточной роскошью.
(с. 38)
При таких домах есть близко фонтаны; у одного я нашел садик с вишнями и розами, но до сего времени еще ни одной ягоды не было спелой, и я имел удовольствие только набрать букет больших красных роз. Конюшни для лошадей и скотины делаются в нижнем этаже дома, занимая стойлами внутренние стены; а у простых людей буйволятники делаются подземные, с отдушинами в потолке, как у бомбакских (Ред.: в Памбаке, район реки Памбак в области Лори) армян; через потолок проводится желоб для воды в корыто буйволам. По климату и обычаю, жилища здесь устраиваются прочно, просторно и, главное, зимой в них тепло, а летом прохладно. Зато темно, неопрятно и очень неудобно для занятий образованному европейцу: тут негде устроить кабинет с письменным столом и этажерками.
Против южной стены города, за каменным мостом о двух арках, близ дороги, по ту сторону р. Гассан-су, есть под куполом круглый каменный бассейн серно-железной горячей минеральной воды. Когда я вошел туда, бассейн, сажени четыре в поперечнике, был наполнен купающимися, до двадцати человек, солдатами. «То-то раздолье! готовая баня!», «Ай да турка! спасибо ему…» — говорили солдаты, ныряя и отдуваясь. Только то нехорошо, что некоторые тут же в воде на лесенках мыли свое закопченное и засаленное белье. Комендант еще не озаботился устроить порядок. Чтобы покупаться с удовольствием, я приставил к дверям бани своего казака, приказав никого не впускать, и дождался покуда портомои вышли. Около стен бани и в самом бассейне поделаны кругом лавки, а над водою, в куполе отверстие для света и дождя.
(с. 39)
Бассейн глубиною сажени две; из средины его бьет ключ, и вода клубится на поверхности; она горячее кавказской железисто-минеральной воды, вкусом приятной железистой кислоты, осадку дает кремнистую, красноватую. С удивлением заметил я, что этот горячий минеральный источник находится саженях в трех от пресной холодной воды в речке. Против этого бассейна (сажени четыре в диаметре) есть недалеко другой, такой же горячий, только открытый, в котором вода пузырится. Там купался старик армянин, не владеющий ногами, и, по его словам, он надеется исцелиться. Жители от многих болезней излечиваются этою водой, укрепляющую предпочтительно ослабевшие нервы. Близ самой крепости есть еще источник холодной кислой воды, но не очищенный и с охряным осадком. Солдаты, ложась брюхом на землю, пьют прямо — готовый квасок.
Кажется, эти минеральные воды были причиной основания города. Первоначально, должно полагать, поселилась здесь греческая колония (Ред.: это бывший древний армянский город Карин с 2-го тысячелетия до н.э.), которая увеличивалась потом армянами, завоевана и укреплена византийскими римлянами, отнята арабами и наконец попала в руки невежественных турок.
Полковник Фрейнд, бывший вчера на обеде у графа, сказывал мне, что вчерашний поход войскам случился таким образом: граф за столом получил из Арзерума письмо, которым призывали его скорее явиться с войском, потому что дня через три сераскир ожидал к себе 10,000 свежего войска. Граф, при громе пушек, провозгласил тосты шампанским: за здоровье Государя! за здоровье своих подчиненных! и еще за будущие надежды! После чего тотчас объявил генералам словесно диспозицию марша, приказал ударить в барабаны подъем, и выступить, оставляя обозы и парки.
(с. 40)
27-го июня поутру были слухи, что о сдаче Арзерума идут переговоры; однако мы слышали пушечные выстрелы и думали, что турки действительно будут защищаться до крайности. Я занимался приготовлением письма для “Северной Пчелы” о наших подвигах, как вдруг прискакал ко мне казак с приказанием от полковника Фрейнда, чтобы орудия были в готовности. «Вдали пыль», – говорил казак, – «что-то несется и слышна перепалка!» Но у казаков всегда двоится; я посмотрел в трубу и увидел, что наши по лугу в тревоге сгоняют скот, а по арзерумской дороге движется в пыли колонна к нам. Не думая, чтобы в такое время осмелились явиться турки, я полагал видеть партию куртинцев, которые хотели отбить часть из нашего рассеянного скота и лошадей. Тотчас приготовил при вагенбурге артиллерию, но, отъехавши с Фрейндом вперед, узнал от посланных, что это были наши мусульмане, идущие с вьюками к главному отряду. Для прикрытия нашего вагенбурга оставались две роты солдат, около 100 худоконных уланов и драгунов, 10 казаков и 6 полевых орудий.
Перед вечером получили мы приказание идти к Арзеруму. Покуда обозы вытянулись и мой парк выпутался из тесноты между двумя стенами крепости, наступила ночь. Версты три шли мы от Гассан-кале всё бродами через разливающиеся рукава речки Хитун-тунгаре, Ах-даг, отделяющий арзерумскую долину от гассан-кальской.