Спустя 2 месяца после кончины 11 октября 1967 г. И.С. Исакова в Москве состоялся вечер памяти. Он прошёл в Центральном доме литераторов 11 декабря 1967 г. Вёл его К.М. Симонов. “Хачмерук” приводит выступление академика Академии медицинских наук СССР Б. А. Петрова, в годы ВОВ главного хирурга Черноморского флота.
Оцифровка из Сборника материалов, изданного к 90-летию И.С. Исакова в 1984 г. (стр. 323-325, документ №115). Публикуется в Интернете впервые – к 130-летию выдающегося флотоводца, писателя и учёного .
№ 115
Академик Академии медицинских наук СССР Б. А. Петров
11 декабря 1967 г.
Судьба связала меня с Иваном Степановичем Исаковым в самые страшные дни его жизни.
Во время войны я был назначен главным хирургом Черноморского флота. В начале осени 1942 года он появился в нашем районе во флоте на побережье Кавказском для связи войск сухопутных и морских сил. Время было тяжелейшее.
После героической 250-дневной обороны наши войска оставили Севастополь. События развивались всё страшнее, шли бои под Сталинградом. К октябрю был занят Ростов, войска подкатывались к Новочеркасску, уже дальше двигались к Армавиру.
В этот трудный момент Иван Степанович с большой группой военачальников выехал за несколько километров от Туапсе. Когда все вышли из машины, неожиданно над головами появился немецкий самолет. Иван Степанович скомандовал: «Ложись!», а сам остался стоять. Осколок разорвавшейся бомбы попал ему в левое бедро. Он очутился в медико-санитарном батальоне.
По своей должности я не мог сидеть на месте, вечно разъезжал, перемещался всеми возможными путями по госпиталям, которые были расположены на побережье. В это момент я находился под Батуми, в Махинджаури, в морском госпитале. В 4 утра 5 октября раздался телефонный звонок, я услышал приказ немедленно отбыть на север. Куда, зачем? — неизвестно. Приказ есть приказ. В 4 часа 30 минут сажусь на самолет, лечу в Сухуми. Не худо напомнить молодежи, какие страшные дни переживал наш народ в эти годы. Немцы бомбили Сухуми, Батуми. Самолет, на котором я летел, дальше не мог, ибо немцы бороздили воздух. Мне было приказано погрузиться на торпедный катер, который с большой скоростью промчался до Сочи, куда доставили на дрезине из-под Туапсе тяжело раненного Ивана Степановича Исакова.
Я вбежал в перевязочную и увидел человека, которого очень хорошо знал заочно, этого большого начальника, с которым много раз мечтал встретиться, но вот судьба свела меня с ним на операционном столе. Он был в тяжелейшем состоянии‚ пульс доходил до 170 ударов в минуту. Он почти терял сознание и был бледен. Откинув простынку и сняв повязку, я увидел страшную рану на бедре, и что самое ужасное, вокруг этой раны были очень нехорошие, как не только могут быть, для нас хирургов, пятна бронзового цвета. Эти пятна говорили о том, что у него уже развивалась так называемая газовая пневмония. И сейчас для хирургов нет более страшной инфекции открытой раны, чем газовая инфекция, даже сейчас, когда мы владеем такими мощными антибиотиками. А во время войны эта инфекция косила раненых. Не было никакого сомнения, что спасти жизнь этого человека может только ампутация.
Я нагнулся к уху Ивана Степановича: «Иван Степанович, я вынужден Вам сказать, Вам надо отрезать ногу», он ответил: «Спасите мне голову». — «Есть».
Бросился наверх, где собрался весь Военный совет Черноморского флота во главе с Ф. С. Октябрьским, Н. М. Кулаковым, И. И. Азаровым. Там была большая группа офицеров.
— Разрешите доложить, товарищ командующий, единственная возможность, надежда спасти жизнь — высокая ампутация бедра.
— Делайте. — сказал Ф. С. Октябрьский.
Я сбежал вниз, набросил маску, ввели наркоз: сделали самую высокую ампутацию бедра.
Позже я познакомился с Иваном Степановичем очень близко. Должен сказать, что он был совершенно исключительным человеком, необыкновенно эрудированным моряком. Он был необычайно образован, он знал прекрасно русскую литературу. С ним беседовать и находиться с ним рядом было настоящим наслаждением. Он был высоким, красивым, черноволосым и курчавым, красивые умные темные глаза. Он был веселый, остроумный, жизнерадостный и в то же время очень строгий.
И вот, надо было сделать ему такую несовершенную, такую страшную операцию, без которой, увы, в военное время особенно, обойтись невозможно. Началось страшное выздоровление, или вернее умирание. Он совершенно погибал. У нас не было никакой надежды, что удастся спасти его.
В этот момент супруга его, Ольга Васильевна, главный хирург ВМФ, известный ленинградский профессор И. И. Джанелидзе (он уже давно ушел от нас), главный терапевт академик Александр Леонидович Мясников (всем вам хорошо известный, также недавно скончавшийся), начальник медико-санитарной службы флота Федор Федорович Андреев (тоже ушедший уже из жизни) мчались из Москвы на самолете в Сочи. Но в то время это путешествие было совсем не таким, как сейчас. Они летели через Заволжье. Мы боролись за жизнь Ивана Степановича, надо было во что бы то ни стало продлить существование Ивана Степановича до приезда Ольги Васильевны. Он вспоминал о ней, называл ласково: «Ока, как Ока, где Ока?». Она летела через Баку, Тбилиси, она приближалась, но это было долго. А наступил момент, когда пульс совсем исчез. В течение 6-ти часов мы переливали кровь дважды. В этот момент пришла телеграмма из Кремля за подписью Верховного Главнокомандующего. Я ее помню дословно: «Мужайтесь, мнению специалистов, можете выздороветь. Лучший миноносец Черноморского флота будет назван вашим именем».
Я созвал своих помощников, пригласил начальников, которых раньше не допускал к Ивану Степановичу и в их присутствии сказал: «Иван Степанович, получена телеграмма за подписью Верховного Главнокомандующего». Прочел телеграмму, Иван Степанович ожил — открыл глаза и пульс появился.
Немцы знали, что в Сочи в санатории Наркомзема лежит высокий начальник и была опасность, что будет здесь бомбёжка. Нам было приказано немедленно вывезти Ивана Степановича из Сочи в Тбилиси. Мы его вывезли на катере из Сочи до Сухуми, затем понесли пешком — от порта до вокзала и (сопровождал весь Военный совет) погрузили в вагон, который нам предоставил С. М. Буденный. Это было своеобразное путешествие. Один салон-вагон, а впереди вагон с пулеметами, и сзади с зенитными пулеметами. Так мы доехали из Сухуми в Тбилиси. Это было на 8 или 9-й день тяжелейшей операции—ампутации, и он испытывал такие мучительные боли, что попросил: «Остановите, остановите вагон, я не могу ехать, так больно мне». Остановили поезд, но надо было двигаться дальше. Поехали дальше медленно, но стало ещё хуже, Иустин Джанелидзе скомандовал: «Давайте дадим хорошую порцию коньяка». Иван Степанович выпил дозу коньяка, немножко успокоился и поезд помчался.
В Тбилиси Ивана Степановича поместили в отдельном доме, в течение целого месяца он переживал тяжелейший хирургический сепсис. Бывали дни, когда мы готовы были сказать, что ничего больше сделать нельзя.
Но наступил перелом в болезни, и постепенно Иван Степанович стал выздоравливать. Это выздоровление тянулось долго, все полгода. Только в мае в специальном вагоне мы его доставили в Москву, он уже ходил. И при такой высокой ампутации, которая была сделана ему, протез сделать можно, но пользоваться этим протезом очень трудно. Поэтому Иван Степан ходил только на костылях.
Вы слышали о том, как протекала дальнейшая его жизнь. Он прожил еще после этой операции 25 лет. И сделал необыкновенно много.
Я должен заключить свои воспоминания тем, что он был не только замечательным человеком, необыкновенно образованным, необыкновенно талантливым и совершенно исключительно обаятельным. Он был исключительно мужественный человек, мы никогда не слышали от него ни стона, ни жалобы, ни стенаний.