В 1986 году в Ленинграде был издан Сборник «Ради жизни на земле» (335 страниц, тираж 20 тысяч экз.). В него вошли 14 очерков писателей. Первые были от М. Дудина и Д. Гранина. Один из очерков был известного литературоведа и критика А.А. Нинова про адмирала-Героя-академика-писателя в одном лице, о котором автор напоминал общественности спустя 20 лет после смерти этого неординарного человека. 30-страничный очерк автор Александр Алексеевич начал и закончил двумя “формулами многогранности человека” – от Пушкина и от Маяковского. Поскольку в наши годы несправедливо забывают этого уникального человека, публикуем полностью указанное эссе, предваряя фрагментом из предисловия к книге.
Из предисловия к книге «Ради жизни на земле»
«Ради жизни на земле» — эта строка выдающегося советского поэта Александра Твардовского вынесена в заглавие нашего сборника. Вошедшие в него статьи соединяет тема памяти о Великой Отечественной войне, памяти, претворенной в слово поэта, прозаика, публициста, памяти тревожной, действенной, обращенной не только в прошлое, но — что крайне важно — к настоящему и будущему…
«Советскую литературу иногда упрекают в том, что она упорно, вот уже четыре десятилетия занимается темой войны, не оставляет ее, не сдает в историю. Но известно, что военная тема в советской литературе стала антивоенной темой. Мы пишем о войне потому, что память о ней, напоминание о ней — это средство против третьей мировой войны. Литература о войне бьет в колокола памяти, мешает забвению». Эти слова — из выступления Даниила Гранина на Всесоюзной творческой конференции писателей (октябрь 1985 года), посвященной 40-летию Победы над германским фашизмом и японским милитаризмом, которая проходила в Ленинграде, городе, откуда прозвучал первый декрет Советского государства — Декрет о мире, в городе, проявившем в годы войны такую самоотверженность, такое мужество, выдержавшем девятисотдневную блокаду и не сдавшемся…
Вспоминая о боевых товарищах, павших на полях сражений, о двадцати миллионах граждан нашей Отчизны, погибших в борьбе с фашизмом, Михаил Дудин сказал: «Они, умирая, думали, что это последняя война на Земле. Надо эту думу погибших сделать сутью жизни живых».
Адмирал И.С. Исаков и его “Ленинградские рассказы”
Автор Александр Алексеевич Нинов
(1931-1998) советский и российский критик, литературовед, доктор филологических наук (1973) https://lavkapisateley.spb.ru/enciklopediya/n/ninov- (Публикации А.А. Нилова в журнале “Вопросы литературы” – https://voplit.ru/author/ninov-aleksandr/)
(стр. 157-186 в книге)
Когда вспоминаешь об Иване Степановиче Исакове, на ум невольно приходят известные строки из пушкинских «Стансов»: «То академик, то герой, то мореплаватель, то плотник…» Такова сжатая (как все у Пушкина) формула многогранности человека, способного объединять, казалось бы, несовместимые дарования и таланты. Из реальной биографии Петра I Пушкин выбрал четыре противоположных определения, четыре опорных признака, которые, как гранитный постамент, возвышают в памяти потомков образ исторического деятеля…
Об И. С. Исакове без всякой натяжки можно сказать, что хотя он и не был плотником, но мореплавателем, академиком и героем был безусловно. А под конец жизни он стал и писателем, что обнаружило еще одну очень существенную и привлекательную грань его разнообразно одаренной, сильной и крупной личности.
Итак, мореплаватель… В этом качестве И. С. Исакова знают лучше всего. Он был отважным моряком, прошедшим весь многотрудный путь от гардемарина до адмирала Флота Советского Союза. Стоит отметить, что Исаков был из так называемых «черных гардемаринов». Морской корпус, в котором до революции готовили кадровых офицеров царского флота, по сословным причинам был для него закрыт.
Выходец из обедневшей армянской семьи Тер-Исаакянов, Исаков в юности остро чувствовал пренебрежительное отношение к себе со стороны привилегированной офицерской касты на флоте. Мать Исакова — Ида Антоновна, урожденная Лауэр, предками своими числила выходцев из Швеции. Никто не подозревал задатков «викинга» в черноглазом мальчике, родившемся на Кавказе, в армянском селении Аджикент 22 августа 1894 года.
Однако сам Исаков упорно стремился к морскому делу. В его характере как бы соединились противоположные качества южного, кавказского и северного темперамента — пылкость и хладнокровие, горячее сердце и трезвый ум.
В бурный 1917 год, накануне Февральской революции, Исаков закончил Отдельные гардемаринские классы и уже при Временном правительстве был произведен в мичманы. На эсминце «Изяслав» в том же году Исаков участвовал в боях с германским флотом за Рижский залив, а затем в устье Финского залива. Октябрьские дни он встретил в Гельсингфорсе, где во время ледостава был сосредоточен главный отряд русского Балтийского флота.
После бегства командира корабля и других офицеров с «Изяслава» молодой мичман Исаков был избран командой корабля на должность старшего помощника. В этой должности он привел свой эсминец из Гельсингфорса в Кронштадт в числе других кораблей Балтийского флота, осуществивших в начале 1918 года знаменитый
Ледовый поход. От этих дней революции и гражданской войны начинается долгая и безупречная служба Исакова в советском флоте, многие эпизоды которой стали уже легендой.
Подробности своей жизни на флоте лучше всего воссоздал сам Исаков в своих «невыдуманных» рассказах. О его пути флотоводца написано множество статей и появились первые книги, характеризующие разные стороны его многогранной деятельности. Из увлекательной биографии адмирала в этот очерк умещается лишь несколько важнейших штрихов.
За годы службы Иван Степанович плавал практически на всех морях, омывающих нашу державу. После Балтики и Ладоги Исаков был переведен флагманским специалистом по тралению и заграждению в Волжско-Астраханскую военную флотилию. Весной 1920 года на большом минном заграждении, которое искусно выставил Исаков, подорвался и затонул вспомогательный крейсер белых «Князь Пожарский». Весь 1920 год Исаков
был на Каспии командиром эсминца «Деятельный», участвовал во многих морских боях и операциях, вплоть до полной очистки Каспия от англичан и белых. Здесь, кстати, он впервые встретил Федора Раскольникова и Ларису Рейснер, о которых оставил интересные воспоминания. Эта пора жизни прекрасно описана в книге И. Исакова «Каспий. 1920 год. Из дневника командира «Деятельного»».
Отвоевав на Каспии, Исаков снова вернулся на Балтику, плавал на тральщике «Якорь» и эсминце «Победитель», а после капитального переоборудования ввел в строй свой любимый корабль, эсминец «Изяслав», которым командовал до ноября 1922 года. Достоин внимания тот факт, что Иван Степанович на многие десятилетия, до конца жизни, сохранил дружеские товарищеские связи со всеми оставшимися в живых «изяславцами», каждым, кто плавал на первом его корабле (1). При таких отношениях команда могла совершать чудеса, выполнять сложнейшие и опаснейшие задачи, которые были недостижимы для самых жестких и волевых капитанов старого флота.
Относительно мирные двадцатые годы стали для Исакова порой закалки и шлифовки его профессионального мастерства. Он тралил старые мины на морских подходах к Ленинграду, рискуя подорваться при неосторожном маневре корабля. Он участвовал в знаменитых работах по подъему с морского дна затонувших кораблей. Когда Исаков приходил в Кронштадт швартоваться на тесном пространстве у причала среди других судов, бывалые мореходы собирались на пристани посмотреть, как лихо и точно это у него получается. Такое же искусство он показал затем на Черном море, командуя
миноносцем «Корфу». О выдержке и самообладании Исакова среди моряков ходили легенды, которые бывали не так далеки от действительности.
На Черном море быстро оценили не только блестящие способности Исакова к вождению боевых кораблей, но и зрелое оперативное мышление штабного офицера, обнаруженное при создании новых береговых укреплений. К концу двадцатых годов Исаков был уже заместителем начальника штаба Черноморского флота по оперативной части. Он не переставал учиться, окончил Курсы усовершенствования высшего начсостава при военно-морской академии в Ленинграде, исполнил первое дипломатическое поручение, сопровождая Амунулу Хана в Турцию в качестве начальника штаба эскадры.
1 См.: Корсунский И. И. С. Исаков и изяславцы/ / Вестник архивов Армении. 1968. № 3(21). С. 132 — 148.
В тридцатые годы Исаков вел ответственную работу в Морском секторе генштаба Красной Армии, был начальником штаба, а затем командующим Краснознаменным Балтийским флотом. Свой первый орден, Красной Звезды, Исаков получил за успешное осуществление труднейшей операции — проводку двух групп боевых кораблей из Кронштадта в Белое море по только что построенному Беломорско-Балтийскому каналу. На Балтике Исаков начинал свою службу, здесь он стал флагманом, приняв командование старейшим российским флотом, который был заложен в устье Невы Петром I, а два века спустя возрожден заново революцией.
В 1938 году Исаков был назначен заместителем наркома Военно-Морского Флота СССР. Он ведал кораблестроением и вооружением флота как государственный деятель и выдающийся морской и военный специалист. Перед Отечественной войной Исаков по совместительству стал начальником Главного Морского штаба. На второй день войны с фашистской Германией он был послан в Таллин, а затем утвержден заместителем по морской части Главнокомандующего Северо-Западным направлением и членом Военного совета Ленинградского фронта.
Адмирал Исаков был одним из военных руководителей обороны Ленинграда в труднейший ее период, когда фашистские войска пытались захватить город с хода, штурмом. По его плану и при его непосредственном руководстве была налажена и осуществлена транспортная связь осажденного города со страной через Ладогу с использованием всех плавучих средств. Исаков осуществлял также координацию действий флота и фронта, которая помогла создать непреодолимый огневой заслон на важнейших подступах к Ленинграду.
После катастрофы американского флота у Пирл-Харбора адмирал Исаков по специальному заданию Ставки вылетел на Дальний Восток для проверки боеготовности Тихоокеанского флота. На Тихом океане Исаков плавал еще до революции гардемарином. Две кампании провел он тогда в переходах от Владивостока на Камчатку, в Японию, Китай и Корею. В тридцатые годы Исаков занимался вопросами базирования Тихоокеанского флота и строительства судостроительного завода. Он детально изучал тактику японских завоевателей на морях и опубликовал на эти темы несколько специальных трудов. С особенностями стратегической обстановки и в этом обширном районе он был хорошо знаком.
Весной 1942 года Исаков уже на юге, где развернулись наиболее ожесточенные сражения второго года войны. Он получил назначение на Северный Кавказ заместителем командующего фронтом маршала С. М. Буденного. По словам самого Исакова, задача заключалась в координации действий Черноморского флота и Северокавказского фронта, включая оборону Севастополя и его снабжение из Новороссийска и Туапсе, а также руководство оперативной деятельностью Азовской военной флотилии. На подступах к Туапсе, возле перевала Гойтх, 4 октября 1942 года Исаков был тяжело ранен и почти в безнадежном состоянии перевезен в Тбилиси. Из-за развившейся гангрены, чтобы спасти умирающему жизнь, врачи вынуждены были ампутировать ему ногу.
Тяжелое ранение и увечье не вывело адмирала из строя. С мая 1943 года Исаков продолжил исполнение своих обязанностей первого заместителя наркома Военно-Морского Флота СССР. После войны он вновь стал начальником Главного штаба и заместителем главнокомандующего ВМФ. Несмотря на резкое ухудшение здоровья, адмирал Исаков продолжал энергичную деятельность и в пятидесятые, и в шестидесятые годы. В 1950-56 годах, находясь в отставке, он работал заместителем министра Морского флота СССР, с 1956 года был научным консультантом, генеральным инспектором Министерства обороны, выполнял сложнейшие поручения, с которыми можно было обращаться только к нему.
Талант флотоводца большого масштаба складывался десятилетиями (2). Он вырастал из огромного практического опыта и разносторонних знаний, высокой специальной и общей культуры, творческого склада ума, дальновидности, смелости, твердой воли и неслабеющей с годами любви к морю. Эту любовь к морской стихии и морскому делу, к флоту и его людям Иван Степанович Исаков пронес через всю жизнь. Он был воистину мореплаватель…
2 См.: Баграмян И. X. Талантливый флотоводец // Вестник архивов Армении. 1969. № 2 (23). С. 53-62.
Герой… Не так просто говорить о героизме человека, для которого это качество стало непременной и обязательной составляющей частью профессии. Исаков, несомненно, принадлежал к натурам героического склада при том, что волевой комплекс, которым он овладел за годы службы во флоте, имел не только личные основания.
Революция сформировала определенный тип гражданского и военного мужества, своего рода кодекс чести, которому в армии и на флоте были верны тысячи тысяч людей. Без их массового героизма, как не однажды подчеркивал Ленин, социалистическая революция не смогла бы защитить свои завоевания в борьбе с превосходящими силами старого мира. Без всенародного героизма нельзя было победить и в Великой Отечественной войне. Только на гребне массового героизма могли сложиться особенные, выдающиеся биографии и характеры, которые как бы аккумулировали в себе все лучшее, на что способен советский человек. Личность Исакова в этом смысле и типична, и исключительна одновременно. Типична корнями, истоками, социальной и интернациональной закваской характера. Исключительна богатством и неповторимостью большой и драматичной судьбы.
Среди морских офицеров старого флота тоже, конечно, умели ценить личную храбрость, способность сохранять самообладание в минуту опасности, умение держаться в бою, что называется, молодцом. Исаков с молодых лет прошел эту школу, и досталась она ему гораздо труднее, чем многим сверстникам. Офицеры морского корпуса — обычно отпрыски дворянских родов — склонны были считать воинскую доблесть исключительным достоянием и привилегией благородного сословия. К разночинцам, тем более из национальных меньшинств, большинство из них относилось с плохо скрытым, а то и с нескрываемым презрением. Исаков мичман глубоко переживал эту кастовую отчужденность, это изгойство, и из чувства внутреннего протеста вел себя в боях и походах с демонстративным бесстрашием, превосходившим практическую необходимость. На каждом шагу он должен был доказывать свое, равное с другими, право носить золотые погоны. История, однако, распорядилась так, что скоро пришлось доказывать совсем иные права.
В дни Октября мужество молодого офицера было испытано на новом, гораздо более высоком уровне. В пору великого социального разлома надо было принять твердое решение — «за кем идти, в каком сражаться стане». Исаков принял это решение, вопреки настроениям, преобладавшим в офицерской среде, и поборов собственные иллюзии, о которых он потом с таким юмором вспоминал в рассказе «Дашнаки теряют своего флагмана». Воспитание воли советского командира на этом не кончилось. По существу, оно только начиналось.
В годы гражданской войны Исаков должен был найти реальные контакты уже не с офицерской верхушкой, как прежде, а с низовой матросской массой, во многом анархичной, отбросившей старые дисциплинарные нормы и относившейся с врожденным и устойчивым недоверием к бывшим офицерам-интеллигентам. Уже на «Изяславе», а потом на эсминце «Деятельный» Исаков преодолел и этот психологический барьер. Он был капитаном, которому команда в короткий срок начинала верить безусловно и за которым готова была идти до конца. Вместо формальной дисциплины старого типа вырабатывался новый стиль общения командира и подчиненных. Складывалась революционная дисциплина бойцов, объединенных одной общей целью. Крепло сознательное и товарищеское отношение друг к другу, основанное не на иерархическом принципе, а на принципах коллективизма.
Сражаясь за власть Советов, Исаков глубоко усвоил этическую сущность понятий революционного долга и социальной справедливости, которые цементировали ряды Красной Армии и флота. Он принадлежал к первому поколению красных командиров, вышедших из горнила гражданской войны закаленными на всю жизнь. В 1928 году (год десятилетия РККА) Реввоенсовет морских сил Черного моря наградил Исакова серебряным именным портсигаром с надписью: «Герою гражданской войны». Такие подарки тогда означали многое.
На важнейших командных постах во флоте Исаков познал тяжесть трудных решений, ответственность выбора, цену твердости в отстаивании высших интересов безопасности государства. Интересы дела всегда стояли для него неизмеримо выше соображений личной карьеры. Он доказывал это не раз в наиболее критические минуты. Сам Исаков вспоминал о конце тридцатых годов как о необыкновенно сложном и трудном времени для страны, для вооруженных сил, когда резко возросшая военная угроза со стороны фашизма совпала с трагическими обстоятельствами во внутренней жизни страны, с гибелью или исчезновением по ложным политическим наветам многих крупных деятелей армии и флота. Надо было иметь особую стойкость, чтобы сохранить в той обстановке присутствие духа и продолжать свое дело, несмотря ни на что. Именно об этом написал Исаков свой лучший рассказ «Пари Летучего Голландца», остающийся по сию пору не только правдивым художественным свидетельством, но и документом высокого мужества.
О героической деятельности Исакова в годы Отечественной войны можно было бы написать отдельную книгу. Волею обстоятельств, необходимости и собственного характера он оказывался на самых опасных участках огромного фронта. Трагические дни Балтийского флота при переходе из Таллина в Кронштадт. Первые месяцы сражений под Ленинградом. Бои под Шлиссельбургом, где адмирал Исаков был контужен авиабомбой с частичной потерей слуха. Битва за ладожскую «Дорогу жизни», которая была выиграна ценою огромных усилий и жертв. Таковы маршруты Исакова в сорок первом. А потом, как уже говорилось, ожесточенные сражения за Севастополь и Северный Кавказ, которые окончились для адмирала тяжелейшим увечьем.
Последняя четверть века жизни Исакова отмечена героизмом особого рода. Строевая карьера драматически оборвалась для него в 1942 году. Но Исаков остался военным мыслителем и стратегом, внесшим свою лепту в победоносный исход войны. Как начальник Главного штаба военно-морских сил, он руководил планированием и разработкой боевых действий флотов до дня Победы несмотря на то, что напряженная штабная работа требовала от него особых и постоянных волевых усилий.
Хирургическая операция хотя и спасла Исакову жизнь, оказалась не вполне удачной. Она не только оставила его инвалидом, но и обрекла на пожизненные боли и страдания. В связи с обострением болезни в 1946 году потребовалась повторная операция. Скрытая инфекция не отступала, рана по-настоящему не закрывалась десятилетиями, и нужны были постоянные усилия врачей, чтобы как-то поддерживать больного. И в этом-то состоянии Исаков уже после войны создал свои наиболее крупные научные работы, написал несколько мемуарных книг, продолжая одновременно самую интенсивную и разнообразную практическую деятельность! На все недуги, душившие его четверть века, он отвечал удвоенной и утроенной интеллектуальной энергией, обнаруживая необыкновенную силу духа и столь же феноменальную творческую продуктивность.
Выдающиеся заслуги адмирала Исакова были высоко оценены Советским правительством и дружественными иностранными государствами. Он был награжден шестью орденами Ленина, тремя — Красного Знамени, двумя — Ушакова I степени, югославскими орденами «Партизанская Звезда» и «Народное освобождение», польским «Крестом Грюнвальда» и еще многими орденами и медалями. В уникальном собрании боевых наград Исакова долго не было одной высшей — Золотой Звезды Героя Советского Союза. Случилось так потому, что на фронтах Отечественной войны Исаков был в самые тяжелые времена отступлений и оборонительных боев, а когда наступил перелом и армия пошла вперед, он по состоянию здоровья мог работать только в штабе.
7 мая 1965 года ветерану войны адмиралу И. С. Исакову было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» — за умелое руководство войсками, мужество, отвагу и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, и в ознаменование 20-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. Так говорилось в Указе Президиума Верховного Совета СССР, который через двадцать лет после Победы воздал должное героизму и мужеству отважного адмирала…
Академик… Научные интересы Исакова проявились очень рано. Свою первую научную статью он опубликовал в «Морском сборнике» в 1922 году. С тех пор исследовательская работа стала постоянным спутником его жизни, второй страстью, которая постепенно распространялась на все новые области военной и морской науки. Исакову принадлежат специальные труды по использованию в современной войне торпедных катеров и подводных лодок, книги о морских крепостях, о десантных операциях, о стратегии и тактике войны на море; он проводил сложнейшие многолетние исследования в области гидрографии и океанологии (3).
3 См.: Иван Степанович Исаков: (Материалы к биобиблиографии ученых СССР: АН СССР). (Сер. геогр. наук. Вып. 5). М.: Наука, 1972. С. 76.
Изданная в 1936 году книга Исакова «Операция японцев против Циндао» при всей специфичности ее темы и строго научном анализе имела успех и в читательских кругах. В своем роде это было образцовое сочинение не только по тактике морских войн, но и на историческую тему, приобретавшую тогда все более злободневный смысл. Исаков был превосходным знатоком истории флота всех времен, и это позволяло ему мыслить широко, сравнивать и сопоставлять явления и факты в глобальном масштабе.
До войны Исаков с большим успехом читал лекции по стратегии и оперативному искусству в военно-морской академии, предлагая своим слушателям разработки и материалы, которые еще никем не были обобщены ни в каких учебниках. В конце тридцатых годов, выполняя ответственную государственную работу, Исаков по совместительству возглавил военно-морскую академию, имевшую в своем составе выдающихся ученых.
Превосходно представляя практические потребности флота, новейшие направления развития боевой техники, Исаков стремился должным образом организовать и морскую науку, и обучение морскому делу в стенах академии. Много позже он писал по этому поводу профессору И. Г. Хановичу: «Недаром я считаю себя учеником Алексея Николаевича Крылова (конечно, не как математик или корабел; у меня есть своя область, без которой и военное, и коммерческое судостроение — бесцельно), в части методики организации морских наук» (4).
В послевоенные годы Исаков осуществил беспримерную по своим масштабам работу и под его редакцией начал выходить многотомный «Морской атлас» — фундаментальный научный труд, получивший мировое признание. За подготовку первого тома «Морского атласа» Исаков был удостоен Государственной премии СССР. Академия наук СССР оценила выдающийся вклад Исакова в науку о море, избрав его в 1958 году членом-корреспондентом. В приветственном адресе по случаю 70-летия Ивана Степановича Исакова Президиум Академии наук особо отметил:
4 Цит. по: Ханович И. Г. Адмирал, ученый, писатель // Вестник архивов Армении. 1968. № 2 (20). С. 108.
«По вашей инициативе и при непосредственном участии было создано фундаментальное картографическое руководство — «Морской атлас», который дает всестороннюю характеристику Мирового океана. «Морской атлас» — первый и единственный в мире труд такого рода, выполненный на высшем уровне, полностью отвечающий запросам ученых и мореплавателей» (5).
К своим академическим обязанностям Исаков относился в высшей степени пунктуально и ответственно. Он работал в составе многих научных комиссий по изучению Земли и Океана, деятельно участвовал в издании журнала «Океанология», входил в Организационный комитет по подготовке и проведению второго Международного океанографического конгресса и т. д. Имя Исакова было хорошо известно специалистам за рубежом, главным образом благодаря его военным исследованиям, с которыми считались крупнейшие теоретики в морских штабах всего мира. Высок был и его международный авторитет как ученого, продвинувшего вперед изучение многих разделов науки об океане. Исаков был избран почетным членом Мексиканской национальной академии военных исследований с вручением Знака Независимости. В последний год жизни он стал также почетным членом Академии наук Армянской ССР, пополнив круг ученых на родине, где особенно чтут и хранят его память (6).
Когда в 1960 году собралась VI Пагуошская конференция с участием всемирно известных ученых для обсуждения проблемы «Разоружение и международная безопасность», от советской научной общественности с докладом на конференции выступил член-корреспондент Академии наук СССР, профессор, адмирал, писатель, ветеран и инвалид войны И. С. Исаков. Он прочитал доклад «Некоторые аспекты внезапного нападения», который произвел необыкновенно глубокое впечатление на участников встречи. Докладчик развивал идеи, которые в конечном счете, многократно повторенные и аргументированные, оказали влияние на мировую политику.
5 Цит. по: Иван Степанович Исаков. С. 26.
6 Архивное управление при Совете Министров Армянской ССР выпустило две фундаментальные научные работы: Адмирал Флота Советского Союза Иван Степанович Исаков: Сб. документов и материалов / Сост. А. О. Арутюнян, О. С. Баликян. Ереван, 1975; Адмирал Флота Советского Союза Исаков Иван Степанович: Документы и статьи / Сост. А. О. Арутюнян, О. С. Баликян. Ереван, 1984.
Он указывал на огромную опасность внезапного нападения в современных условиях и рассматривал практические меры, которые могли бы ограничить или исключить эту опасность при взаимном согласии сторон. Как эксперт Исаков досконально знал то, о чем говорил; в своей области он был не просто знатоком, он был бесспорным авторитетом.
И, наконец, писатель… Свои первые рассказы о флоте Иван Степанович Исаков написал на седьмом десятке лет по особой душевной потребности выразить в живой форме хотя бы часть пережитого. Он не писал обычных военных мемуаров, строго развернутых по главам, соответствующим годам прохождения службы, хотя мог бы, наверное, выдержать жанр традиционно-официальной автобиографии. Его больше привлекало другое: «В занимательной форме напоминать о флоте, говорить, рассказывать, подсказывать — всему народу, читающему литературные журналы, а не «Морской сборник»… Моя мечта стать военным Грином, постепенно сползая в романтику. Привлекая прошлое». Так сам Исаков разъяснил однажды смысл своего увлечения литературной работой. В писательском деле Иван Степанович считал себя всего лишь «мичманом»; в письмах к друзьям и знакомым он обычно называл себя «молодым автором», «начинающим», стеснялся, шутил по этому поводу, но не писать не мог. Он и впрямь был молодым писателем — не столько по стажу (его первые рассказы увидели свет в 1959 году), сколько по юношескому азарту, с которым он отдавался работе, по нетерпению, с которым ждал откликов из редакций и от друзей, по непосредственности и чистоте отношения к этому новому делу своей жизни. Как писатель Исаков не переоценивал своих возможностей, хотя хорошо понимал, в чем именно заключается ценность его рассказов.
Интерес к литературе и литераторам Исаков проявлял с давних времен, когда сам был еще очень далек от этой профессии. Он хорошо знал Всеволода Вишневского и Леонида Соболева — их сближали, конечно, общие «морские» интересы и темы. Всеволод Вишневский был знаком с некоторыми историями, записанными в дневнике Исакова, и считал, что это почти готовые рассказы, написанные хорошим языком и достойные публикации. Иван Степанович отклонял все советы такого рода, прежде всего потому, что у него не было времени заниматься обработкой своих записей и впечатлений, а делать что-нибудь наспех, вполсилы он не хотел и не 168 мог. Это не мешало ему, впрочем, активно воздействовать иной раз на осуществление чужих литературных замыслов.
Есть свидетельство, что известная мемуарная книга А. А. Игнатьева «Пятьдесят лет в строю» была написана при прямом «нажиме» со стороны Исакова, ревностно следившего за тем, чтобы автор, не отвлекаясь, довел до конца свою рукопись. Как начальник штаба и командующий Балтийским флотом в тридцатые годы, Исаков не раз выступал в роли гостеприимного хозяина тех писателей, которые бывали гостями балтийских моряков. Он оставил согретые теплым чувством воспоминания о крупнейшем ирано-таджикском поэте-революционере Лахути в связи с его приездом в Кронштадт и посещением линкора «Марат» во время маневров Балтийского флота. Очерк «Испытание Лахути», завершенный Исаковым в последние месяцы жизни, особенно примечателен вставной новеллой — записью рассказа самого Лахути, покорившего тогда своих слушателей. Эта запись и была ядром, живой завязью рассказа, по-настоящему обдуманного и написанного лишь через тридцать лет.
Старый друг Исакова, вице-адмирал В. П. Боголепов, свидетельствует, что литературная идея преследовала Исакова давно, но по своей занятости основным делом он смог приступить к ее реализации лишь в последние годы жизни… Теперь можно более определенно сказать, из каких источников эта литературная идея развилась. В отличие от писателей, пришедших в литературу через газету и журналистику, Исаков шел к литературному творчеству от дневников, то есть от сугубо личных записей, не рассчитанных на публикацию. Свои дневники он начал писать еще молодым офицером и с небольшими перерывами вел их всю жизнь. Это были, конечно, служебные и житейские, а не литературные дневники, в краткой форме они фиксировали главное из того, чем жил и что волновало морского офицера — жизнь флота во всех ее проявлениях, подробности боевых действий, служебные и товарищеские отношения, примечательные встречи, разговоры, поездки, любопытные истории и т. д.
Служба на море требует постоянной наблюдательности, зоркости и цепкости взгляда, умения замечать особенное и характерное, воссоздавать мысленно обстановку во всей ее наглядности и конкретности, сопоставлять и анализировать все почерпнутые из наблюдений фактические сведения. С годами Исаков в высокой степени развил в себе эти способности. В его дневниках вместе с обыденной хроникой дней оседали неповторимые подробности пережитого, удивительные истории, в которых он участвовал лично или которые узнавал от близких друзей, из сферы делового, научного, товарищеского общения, очень широкой и разнообразной по своему составу.
Исаков был активным действующим лицом, современником и свидетелем необычайно насыщенного и драматичного времени. Старые записные книжки адмирала с каждым десятилетием все более возрастали в своей фактической и исторической ценности; они оказались кладезем бесчисленных фабул, накопленных исподволь в течение большой замечательной жизни. Разумеется, эти фабулы не были еще готовыми литературными произведениями. Как правило, они нуждались в расшифровке, в развитии, в восстановлении пропущенных звеньев, доподлинных красок и деталей действительности. Нужны были еще превосходная память и живое воображение, чтобы старые фабулы заговорили.
Как рассказчик Исаков, несомненно, обладал этими качествами. По малой подробности или заметке в дневнике он умел дорисовать картину, развернуть законченный эпизод. В принципе, он никогда не «выдумывал» свои рассказы, а воссоздавал их по памяти, опираясь на фиксированный сюжет или факт. Характерен в этом смысле рассказ «Конец одной «девятки»» — о замечательном морском летчике Б. Г. Чухновском. Историю о дерзком полете Чухновского на списанном за полной негодностью самолете Исаков услышал много лет назад от своего друга, комбрига Станислава Столярского. Тогда же этот устный рассказ по живому впечатлению был записан и отложен в дальнюю папку. Время прибавило к биографии Чухновского немало новых поразительных фактов. В сознании рассказчика и в его записях они выстраивались постепенно в определенный ряд. «Записки эти лежали в столе годы, изредка обрастая некоторыми деталями, — сообщает автор. — И вот, спустя почти сорок лет после самого события и почти тридцать лет после первой попытки его рассказать, они наконец появляются в свет с включением некоторых подробностей, о которых, возможно, не знал даже Стах Столярский».
Поздно начав, Исаков имел одно несомненное преимущество перед начинающими — многолетний запас отстоявшихся впечатлений и сложившийся, умудренный огромным опытом взгляд на жизнь.
В литературной биографии Исакова решающее значение имела его встреча с А.Т. Твардовским, который в бытность свою главным редактором «Нового мира» принял и напечатал один из первых рассказов Исакова «Крестины кораблей» («Новый мир», 1959, № 9). После этого Твардовский вместе с секретарем редакции навестил старого адмирала, провел у него несколько часов и ближе познакомился с ним.
«Началось — «в порядке работы над молодым автором!». Кончилось по-хорошему, дружески, честно, интересно, широко.
Заранее скажу, — сообщал Исаков в одном из писем, — что А. Т. произвел лучшее впечатление. Моложе, умнее и… смелее, чем представлял.
И несмотря на это… похвалили «Тетушку Пэло» — но не взяли! Стонали от восторга над «18 августа 1919 г. в Кронштадте» — но не взяли и т. д. и т. п. Почему?
«Вы сильны в 1-м лице!»
«Давайте, где говорите о себе и от себя».
«Будет серия «Невыдуманных рассказов»… Остальное им не годится!
«Как читатель, я в восторге и благодарю! Чертовски интересно… но для нашего журнала — не пойдет…»
Это главное, остальное — мелочи.
Как зауживается автор, если он должен писать только в 1-м лице! А мне это претит и стараюсь, как можно, избегать. …Если нога позволит, мечтаю «отомстить» А. Т. тем, что напишу хороший рассказ и большой, не от первого лица, но такой, чтобы он у меня вырвал из рук и «запрещал бы» давать в другой журнал. Полуфабрикат есть. Но до осуществления — далеко» (7).
При избытке жизненного материала Исакову на первых порах литературной работы не хватало стилистического опыта. Смысл его диалога с Твардовским заключался в том, останется ли он только мемуаристом, свидетелем «от первого лица», или дерзнет писать прозу в собственном смысле слова. Надо сказать, что в этом нелегком споре Исаков доказал свое право и свою правоту. Он мог рассказывать не только «о себе и от себя», но и о других, как автор, владеющий возможностями объективной прозы.
7 Цит. по: Арзуманян А. Адмирал флота Советского Союза И. С. Исаков. Ереван, 1973. С. 291.
Здесь важно отметить еще один творческий импульс — дар импровизации, хотя бы в пределах «невыдуманного» сюжета. В лучших рассказах Исакова всегда ощущается живая и увлеченная личная интонация. Эти рассказы будто и родились не из записи, а из устного повествования. Во многих случаях так оно и было. Исаков опирался не только на дневники. Он помнил множество историй, рассказанных в кают-компании, при долгих морских переходах, в дружеском застолье. И он сохранил интонационный опыт рассказов такого рода.
На флоте издавна культивировались традиции остроумного и занимательного рассказа, своего рода морские шахерезады, в которых состязались достаточно искушенные знатоки. Исаков принадлежал к числу наиболее талантливых из них. Он владел не только тайнами редких сюжетов, но и секретом своеобразного юмора. Юмор не был принадлежностью только его писаний, он был глубоко заложен в особенностях характера, в складе и типе мышления, в свойствах натуры, необыкновенно деятельной и оптимистичной.
И радостные впечатления жизни, и осознание ее невзгод окрашены в рассказах Исакова какой-то особой насмешливостью. Он любил и понимал шутку — увлекался когда-то новеллами О’Генри, собранными в книгу «Короли и капуста», записными книжками Ильфа, романтической иронией Александра Грина. Есть у Исакова небольшие рассказы под общей шапкой «Досуги старого адмирала», выдержанные преимущественно в юмористическом ключе. Сам он называл их «брызгами», «мелочами», писал их с видимым удовольствием, но не в них заключалась основная прелесть его насмешливости. Значительно глубже у Исакова юмор, соединенный с драматизмом, а порой и с печалью. Юмор умудренного взгляда на жизнь, воспринятый не столько от морской профессии, сколько от кавказского характера, унаследованный от дедов и прадедов, родившихся в Армении, где умеют и любят шутить. На титуле книги «Воспоминания об Илье Ильфе и Евгении Петрове» (8), подаренной профессору И. Г. Хановичу, Исаков сделал шутливую надпись по поводу своего участия в этом сборнике, где рядом были помещены воспоминания И. Эренбурга, К. Паустовского, К. Симонова и других: «Есть что-то от сына лейтенанта Шмидта, который пролез в честную компанию настоящих литераторов. Ну что ж — по-своему логично».
8 Воспоминания об Илье Ильфе и Евгении Петрове. М. : Сов. писатель, 1963.
Отличная шутка, соединившая сразу много мотивов и делающая честь автору, который не боялся быть ироничным по отношению к самому себе. Кстати, очерк Исакова «Последние часы» об Евгении Петрове — один из лучших в сборнике по выразительности портретных деталей, по достоверности описания событий на Черноморском флоте в дни обороны Севастополя, которыми до самой гибели жил Евгений Петров.
Все, о чем писал Исаков, отмечено печатью оригинальной и крупной личности, подкреплено биографическим опытом автора и его пытливым интересом к людям. «Я не маринист, а портретист», — обмолвился как-то о себе Исаков. И это было вполне справедливо. Через два года после первого разговора Твардовский поздравил Исакова с превосходным рассказом «Пари Летучего Голландца», написанным от третьего лица. Рассказ этот основан на действительных фактах из биографии капитана I ранга Н. Ю. Озаровского, участника гражданской и Отечественной войны, человека с героической и трудной судьбой. Эта повесть о друге была написана Исаковым с подлинным вдохновением и незаурядным мастерством.
В конце мая 1961 года Исаков сообщал в Ленинград старому товарищу М. А. Степанову:
«Вчера позвонил Твардовский. Комплименты — неловко повторять. Но смысл: за два года молчания я, мол, вырос! Приняли большой рассказ о судьбе Озаровского. Это был мой долг — к нему. Это напоминание о черных днях известного года и это — предостережение на будущее.
Вещь спорная. Но нужная.
Мне очень хотелось бы знать твою оценку. Но надо набраться терпения. Принятое в «толстый» журнал — рождается через 2-3 мес. (для читателя).
Твардовский уверяет, что добьется. Поверю, когда номер будет в руках.
Но если бы он знал, как… вернее… что это мне стоит, когда здоровья в обрез; …что идет нажим из общества зарубежных связей; из Пагуошского движения; ждут от меня докладов и статей; а в одной области сам стараюсь помочь начальству.
В этих условиях — писать в художественной форме (для доходчивости), делясь опытом жизни с более молодыми советскими людьми — дело трудное до… муки.
А он твердит одно: «Бросьте все! И службу в Академии и пишите, пишите!!»
Нет. Пока нужен для практических дел «текущей политики» — это главное.
Беллетристика — во время пауз» (9).
На этот раз, однако, вопреки собственным намерениям, Исаков последовал настойчивому совету Твардовского: он отдавал литературной работе все больше времени, а затем и все время, когда был в силах держать перо. Самые значительные рассказы Исакова на протяжении восьми лет печатал «Новый мир». Сотрудничал он и в других журналах — «Москва», «Наш современник», «Литературная Армения», еженедельнике «Неделя» и пр.
После первого сборника «Рассказы о флоте» (1962) Исаков за короткий срок подготовил новую книгу «невыдуманных» рассказов — «Неистребимый майор» (1966). Так как эта книга была составлена из произведений, уже опубликованных в журналах, Иван Степанович не соглашался считать ее новой. Не слишком обольщался он и литературным успехом, который выпал на его долю после выхода первых книг.
В последние годы жизни Исаков был увлечен замыслом серии рассказов о тяжелых днях обороны Ленинграда в первые месяцы Отечественной войны. Несколько рассказов из этого «ленинградского» цикла — «Рыжий в Морье», «Залп из Бреста», «Золотой фонд», «Зарываются…» — были напечатаны на страницах журнала «Нева». Мне пришлось участвовать в подготовке этих рассказов для публикации и поэтому хотелось бы сказать об этом последнем эпизоде литературной биографии Исакова особо.
Моя переписка с Иваном Степановичем Исаковым началась после публикации журнальной статьи о жанре «невыдуманного» рассказа (10), в которой речь шла, в частности, и о первой книге Исакова «Рассказы о флоте». Для начала Иван Степанович заслал ко мне «разведчика», своего старого ленинградского друга, капитана 1-го ранга в отставке М. А. Степанова, бывшего когда-то комиссаром на эсминце «Петровский» — корабле, которым командовал на Черном море Исаков.
9 Арзуманян А. Указ. соч. С. 298-299.
10 См.: Нинов А. Искусство «невыдуманного» рассказа//Новый мир, 1964. № 3.
Михаил Афанасьевич Степанов о чем-то подробно расспрашивал меня, а потом осторожно осведомился, не соглашусь ли я ознакомиться в рукописи с циклом рассказов Исакова «Золотой фонд» — о первых месяцах обороны Ленинграда, новой его работой, которую он недавно закончил. Я ответил, что, разумеется, охотно прочту рукопись, как только она будет прислана, и сообщу автору свое мнение. Это и было сделано.
Из опубликованных позднее писем Исакова к М. А. Степанову я узнал, что Иван Степанович испытывал тогда определенные затруднения с рассказами ленинградского цикла и не очень ясно представлял себе возможности их публикации. «Вообще, сейчас печататься трудно, — писал Исаков своему другу, — особенно если тебе не 20-25, а 70 лет. Ставка на молодежь. Принципиально это правильно. Не хочу хвастаться, но 9 рассказов из первых дней осады Ленинграда скоро дам. Почему-то кажется, что ленинградцы не откажутся. Куда слать? В «Неву»? Или в «Звезду»?» (11)
Рассказы из цикла «Золотой фонд» Исаков сначала отдал в «Новый мир», а затем по собственной инициативе решил взять их обратно, чем немало удивил сотрудников новомирской редакции. «„Золотой фонд“ из «Нового мира» — забрал обратно, — сообщал он М. А. Степанову. — Мне нельзя публиковать слабее, чем предыдущие. А он получился слабее. Надо перерабатывать в другом ключе. Шлифуя — прочел две книги Карасева «Ленинградцы в дни блокады». Стало ясно, что те, кто пережил голод (а я улетел 24 октября 41 г.) — не поймут тона, манеры. И ради ленинградских читателей — отозвал. Попробую в Ялте переработать. С меня особый спрос. Брал — колебался. А сейчас доволен и почти счастлив, что избежал ошибки…» (12)
11 Цит. по: Арзуманян А. Указ. соч. С. 309.
12 Там же. С. 310.
Разговор по поводу рассказов ленинградского цикла Иван Степанович действительно отложил больше, чем на год. А весной 1965 года он прислал мне свою новую «Повесть о неистребимом майоре», напечатанную в журнале «Москва» (1965, № 3). На титуле журнальной публикации была сделана приписка от автора: «Глубокоуважаемый Александр Алексеевич! После Вашей статьи в «Новом мире», возможно, интересно будет поглядеть, в какую сторону двигается «молодой» автор, отпраздновавший свое 70-летие в прошлом году. Я понимаю, что этого недостаточно для нового исследования, но буду весьма признателен за несколько строк в письме. Вы мне очень помогли первым отзывом. Привет. Ваш Исаков. 3.4.65».
Я ответил, и с этого времени переписка с Иваном Степановичем продолжалась до последних дней его жизни. К сожалению, у меня сохранились не все первые письма И. С. Исакова. Помню только, что они были написаны легко, остроумно и побуждали к откровенности.
На основе очередных журнальных публикаций Иван Степанович готовил тогда к печати второй сборник своих рассказов. После лучшего и знаменитого рассказа Исакова «Пари Летучего Голландца» («Новый мир», 1961, № 8) в журналах появились его новые невыдуманные рассказы — «Неистребимый майор», «Две тысячи двести — и одна», «Конец одной «девятки»», «Первое дипломатическое поручение», «Последние часы» (о Евг. Петрове). Эти произведения и составили вторую книгу И. Исакова «Неистребимый майор», выпущенную летом 1966 года издательством «Советский писатель». В посланном мне экземпляре книги была сделана характерная надпись: «Ничего нового, дорогой Александр Алексеевич! Примите этот трехгрошовый (см. цену) сборник — для коллекции. Пока прячусь. Читаю. Учусь. Даже — недоверчив к издательствам. Ваш Исаков. 2.6.66».
После опубликования сборника «Неистребимый майор» мысли Исакова вновь сосредоточились на ленинградских рассказах, которые он считал необходимым основательно переработать. Ему хотелось, чтобы рассказы этой серии увидели свет именно в Ленинграде. Когда я напомнил о старом предложении, переданном мне когда-то через М. А. Степанова, Исаков вновь загорелся мыслью довести до конца свой ленинградский цикл. Редакция «Невы» охотно поддержала заманчивую идею, а в начале сентября 1966 года я получил от Ивана Степановича рукопись, предназначенную для журнала. У меня сохранилась копия ответного письма, посланного Исакову 8 сентября 1966 года после первого чтения присланных рассказов. В этом письме тогда я писал: «…Два дня назад получил первый Ваш пакет с рассказами, а сегодня второй, посланный вдогонку. Все рассказы прочитал залпом — достаточно внимательно, чтобы составить общее впечатление, но все же слишком быстро, чтобы судить о подробностях и деталях.
Общее впечатление — сильное; подлинность и правдивость рассказа чувствуется всюду: и в драматичных, и в более легких, курьезных сюжетах. Сочетание тех и других создает атмосферу смятенного времени, в котором все сдвинулось со своих мест, стало неожиданным, не таким, как обычно. И в людях, освещенных этим необычным светом, резко выявлено характерное (больше всего в этом смысле мне понравились рассказы «Золотого фонда»). У Вас складывается интересная и своеобразная книга ленинградских рассказов, прибавляющая нечто весомое к тому, что о начале войны уже было сказано.
Критическое замечание у меня одно: пока в книге нет начала, вернее, нет заглавного рассказа, который открывал бы всю «серию». Вероятно, это и вызвало идею информационного «Введения», которое вместе с первыми страницами рассказа «Рыжий в Морье» должно как-то «поставить» цикл. Я совсем не против «Введения». В какой-то форме (от Вашего лица или от Редакции) оно, наверное, необходимо. Но во «Введении» едва ли можно изложить то, что относится уже к основной теме книги. Впечатления Ваших первых (после начала войны) дней в Ленинграде, обстановка этих дней, их оценка, круг лиц и встреч, разговоры, прогнозы, темп событий и т. д. и т. п.—с этого реально началась для Вас ленинградская эпопея. А для читателя? А для читателя цикл начинается с рассказа о самоуверенном рыжем немце, то есть с частности, слишком узкой для общего входа в книгу.
Я знаю, что Вы не склонны к описаниям «вообще», что Вам нужна фабула, чтобы расположить вокруг все остальное. Но разве очерк первого ленинградского дня (или дней), воссозданный с максимальным приближением к реальности внешней и внутренней, — не фабула? Он нужен как наиболее естественное определение исходных координат цикла. Вы как рассказчик и действующее лицо будете после этого яснее для читателя, и все последующие эпизоды, независимо от их масштаба, встанут в определенную перспективу по отношению к изначальной завязке.
Разумеется, мое замечание имеет смысл лишь при двух условиях: 1) если оно совпадает с Вашими собственными внутренними намерениями относительно всей книги и 2) если у Вас есть необходимый резерв времени, чтобы написать вводный очерк-рассказ, используя кое-что из материала первых страниц рукописи. В противном случае можно оставить все как есть, особой беды тоже не будет, учитывая свободный характер избранного Вами жанра».
Из последующей переписки по поводу «Ленинградских рассказов» особенно существенны два письма И. С. Исакова — они дают возможность точнее оценить общий замысел и особые обстоятельства работы автора над его последней книгой, а также позволяют, хотя бы отчасти, почувствовать редкое обаяние, мужество и широту души этого замечательного человека. Ответные письма И. С. Исакова публикуются полностью:
«Гора с плеч!
Спасибо, дорогой Александр Алексеевич!
Хотя еще не получил уведомления от редакции «Невы» (выжидал 2 дня) — хочется продолжить разговор.
1.Только для Вас.
Во втором эшелоне, который собираюсь послать «Неве», — два рассказа лучше тех, что Вы уже имеете.
Не открываю всех карт, чтобы не перетасовали и не вернули 2 из первого эшелона.
Чтобы — мое появление в «Неве» шло вверх, а не вниз. Кроме того, хронология и внутреннее сцепление этого требует.
Когда первый отрезок будет вмонтирован в состав №№ — подошлю второй. Думаю, что в сумме хватит на 3 номера.
2. Понимаю Вас относительно пролога, Канио. Но… из-за приезда де Голля — выпал первый, вводный («Верден—Ленинград»), написанный много лет назад. Он автоматически был бы прологом. Но сейчас исключается. (Кстати, если через 1/2 года — год обстановка изменится, он не потеряет ни остроты, ни смысла в качестве эпилога. Но уж лучше пусть генерал жмет свою линию, а Верден с бельфорским львом, Петеном и фон Тресковым — лежит в столе).
Писать заново реверанс для публики — сейчас не могу. И устал (большой рассказ в «Новый мир» и 8 в «Москву»), и требуют от меня «Флот к 50-летию СССР».
Очень прошу дать от редакции короткую врезку из БСЭ, Лит. Энц., т. 3 и др. источников, включая факты от Рудного.
Если же будет просвет — напишу.
3. Приобщите к материалам прилагаемое. Хорошо, когда беллетристика синхронизируется с цублицистикой. Дайте короткую сноску — отослав читателя к Караваеву (как я сделал в «Последних часах» Петрова с брошюрой Азарова о «Ташкенте»).
Учтите — я военный. Не должно быть и тени, что обираю подчиненных, забывая их фамилии. Это формально. А по существу (тем, кто глубже заглянет) — из «Красной Звезды» видно, что Караваев даже не знал, что я отвечал за эвакуацию Кировского завода, что гавани строились ради этого в первую очередь. Наконец — иллюстрация путаницы (Жданов меня сажает на строительство и. танки, Караваев — на хлеб и Новую Ладогу, но взаимно нас не ставит в известность). Все это в моей фразе «порядка было мало».
Получив цидулю от «Невы» — допишу.
16.9.66». Ваш Исаков
«Дорогой Александр Алексеевич!
- С разрывом в полдня получил Ваше письмо — отправив свое.
- Есть область, о которой избегаю писать, говорить. Но Ваше письмо вынуждает.
Я очень болен.
Из-за гангрены и 4-х реампутаций (+ много сопутствующего) — я периодически выхожу из строя. Называется это: болевой синдром по поводу невромы седалищного нерва и гнездящейся скрытной инфекции в кости (остался только вертлюг).
Каждый раз (2-3 раза в году, от 4 до 15 суток) делают все, что можно, вплоть до sintomizin’a из Лондона и так наз. хирургических светил, но… мне надоело умирать.
Однако дело не в глубоких провалах, наркозах, наркотиках и т. д., а в том, что с каждым разом труднее возвращаться, так как истощена нервная система.
А в 72 с лишним года — резервов нет.
(Старый провинциальный врач сказал: «Вас залечили, потому что вы…, а будь матросом — через 1—2 года после ранения вы бегали бы на протезе». Очевидно, он прав, но от этого не легче.)
- Почему пишу Вам об этом? Чтобы Вы знали причину:
— торопливости. Хочется увидеть, хотя бы не все и не до конца доделанное;
— не все и не всегда могу выполнить, хотя и надо.
(Попутно Вам станет яснее случайность набора в 2-х книгах, так как публикую — что могу; и почему не берусь за большие работы, хотя замыслы их ношу в себе.)
- Теперь Вам надо еще раз подумать, стоит ли возиться со мной.
Ваше письмо и предложения — понимаю. Но это обращено к нормальному человеку.
Я же прошу помочь мне — в пределах моих возможностей.
Это не просьба скидки. Слабых вещей ни Вам, ни мне, ни «Неве», ни читателю не надо.
Но не ждите сейчас все, что есть о Ленинграде. Их более 20 — очерков, рассказов, причем по объему от 2 страниц до 2 печ. листов.
В книгу — утрясется и войдет почти все и на своем месте. А сейчас, в журнал — не смогу дать, и журнал не поднимет.
- Как только станет легче — пришлю (как мне кажется, лучшие рассказы):
«Дориан Грей в юнкерсе».
«Проводник».
«Домовладелец» (это третий эпизод «Золотого фонда»).
«Зловещий эмиссар» (о подготовке к взрыву флота, мостов и заводов; есть у Бычевского, но это Меркулов, прилетевший от Сталина, — проверить и…).
- Самое трудное — это мне сейчас дать предисловие. Но так как оно весьма краткое, то за 5-10 дней дам.
- С Вашей «постройкой» 1-го номера полностью согласен. Очень удачная перетасовка.
Думаю, что, получив «Домовладельца», — Вы его отнесете в № 3, так как мне сдается, что № ‘2 только из эвакуируемых («Золотой фонд») — будет тяжел (в книге, на фоне остальных 20-ти — это не страшно). Впрочем, для второго эшелона время есть.
- О «Вердене» тоже поговорим позже: дело не в персонах (де Голль, Перси)
Легенда вознесла, традиция — освятила — Верден.
Если показать паек ленинградского гарнизона и увеличенный паек в Верденских частях, показать, что (…) выплавляли старые мины и снаряды, чтобы снарядить зенитный и корабельный боезапас, когда Верден получал боеприпасы в первую очередь по сравнению с другими участками фронта ; что утомленные части сменялись, а у нас теряли в весе и не сменялись годами и т. д., то от святости тернового венца и прочего — не останется и следа.
Зная чувствительность французского буржуа и военщины — убежден, что будут оскорблены, как развенчанные. И все же я это опубликую (Инш Алла!), но не сейчас.
Простите за путанность.
Попросту — трудно.
Жду записку — не напугало ли Вас особое состояние автора?
А я буду готовить несколько страниц с поправками и после — отошлю Вам. Берегите здоровье.
Ваш Исаков 23.9.66».
Вместе с письмом от 16 сентября 1966 года Иван Степанович прислал вырезку статьи контр-адмирала запаса А. Караваева «Зарево над Ладогой», только что напечатанную тогда «Красной Звездой». Автор статьи рассказывал, как была открыта «огненная навигация» кораблей Ладожской военной флотилии для переброски хлеба и других грузов в блокированный Ленинград. А. Караваев упомянул, в частности, о том, что на причале Осиновца 12 сентября 1941 года первый конвой судов «встретил адмирал И. Исаков, заместитель наркома ВМФ. Он приложил много усилий к тому, чтобы наладить ладожскую трассу, и теперь вместе со всеми радовался ее открытию». Здесь же сказано, что адмирал И. Исаков возглавил «строительство портов на Ладоге» (13). Это попутное свидетельство подтверждало давние воспоминания, над которыми работал тогда И. Исаков, и он считал полезным синхронизировать «беллетристику с публицистикой». Точно так же в очерке о последних днях писателя Евгения Петрова он сделал отсылку на брошюру И. И. Азарова «В боевых походах» (1961), где говорилось о действиях крейсера «Ташкент» во время героической обороны Севастополя.
13 Красная Звезда. 1966. 13 сент.
В другом письме Исаков упомянул о Б. В. Бычевском, крупном военном инженере, который в дни блокады был начальником Инженерного управления Ленинградского фронта. В своей книге «Город-фронт» (1963) генерал-лейтенант Б. В. Бычевский первым сообщил о плане минирования стратегически важных объектов в осажденном Ленинграде и подготовке их к взрыву в начале сентября 1941 года в случае критического развития событий. Позднее маршал Г. К. Жуков уточнил в своих мемуарах, что к моменту его прибытия в Ленинград 10 сентября 1941 года в Военном совете фронта действительно рассматривался вопрос «о мерах, которые следует произвести в случае невозможности удержать Ленинград». Эти меры предусматривали «уничтожение важнейших объектов». В итоге обсуждения вопроса в Смольном с участием нового командующего было принято решение, что «никаких мер на случай сдачи города пока проводить не следует. Будем защищать Ленинград до последнего человека» (14). Эта давняя подробность первых месяцев войны продолжала волновать Исакова, и он собирался напечатать об этом специальный рассказ.
Из писем Исакова ясно, что в качестве вводного рассказа ко всей ленинградской серии он хотел использовать очерк «Ленинград — Верден», в котором с присущей ему экспансивностью собирался провести историческую параллель между двумя эпохальными оборонительными битвами из времен первой и второй мировых войн. При этом он вполне справедливо доказывал, что оборона Ленинграда в условиях 900 дней голодной блокады не имеет достойных аналогов в истории войн вообще.
Иван Степанович не довел до конца работу над очерком «Ленинград — Верден», и он остался в его архиве. Возникла необходимость в кратком авторском предисловии ко всему циклу. По этому поводу Исаков заметил в письме к вице-адмиралу В. П. Боголепову: «Имею обязательство перед «Невой». «Ленинградские рассказы». Сами видите, взялся за серьезное дело. Если к 15.10. не дам предисловия, то не попаду в № 1 1967 г.»
Предисловие к «Ленинградским рассказам» Исаков написал вовремя. Но оно все-таки уже не пошло в дело.
Из начатой серии под общим заглавием «Ленинградские рассказы» с посвящением Д. В. Павлову были напечатаны «Рыжий в Морье», «Залп из Бреста», «Золотой фонд» и «Зарываются…» («Нева», 1967, № 3). Еще один рассказ из этого же цикла — «Тяжелый день» — напечатан после смерти автора на страницах журнала «Север» (1971, № 9).
14 Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1969. С. 339-340.
Между тем общий план «Ленинградских рассказов» Исакова был намного шире. Кроме перечисленных выше, он включал рассказы «Проводник», «Домовладелец», «Зловещий эмиссар», «Дориан Грей в юнкерсе», «Упряжка вагона», «Орешек», «Деликатный фриц», «История одной пушки», «Деревянные осколки» и другие — всего более двадцати произведений разного значения и размера, от коротких зарисовок до полновесных сюжетных рассказов. Некоторые из них были только начаты автором или написаны вчерне, другие доведены до значительной степени готовности.
При наилучшем отношении к автору со стороны редакции «Невы» подготовка к печати «Ленинградских рассказов» не обошлась без осложнений, которые Исаков принимал очень близко к сердцу. В качестве посредника, я старался, как мог, уберечь Ивана Степановича от излишних волнений по поводу редакционного прохождения его публикации, хотя далеко не всегда это удавалось. Во всех делах ему можно и должно было говорить только правду. И он умел поддерживать и ценить такой стиль общения.
Над своими рукописями Исаков работал с полной отдачей всех физических и душевных сил, не жалея себя и пренебрегая порой строгими запрещениями врачей. После серьезного сердечного приступа весной 1967 года Иван Степанович писал своим друзьям: «Всю жизнь хвастался, что сердце — каменное. Оно и оказалось вдруг как камень тяжелым. …Мне еще трудно писать даже эти несколько строк. Конечно, не работаю. Есть ли у Вас № 3 «Невы» (ленинградской)? Если нет, — рад буду послать. Это последняя публикация…» Как видно, Иван Степанович все же испытал удовлетворение, оттого что часть задуманной им ленинградской серии увидела свет. Из напечатанных «Ленинградских рассказов» больше других он ценил «Золотой фонд» и «Зарываются…», посвященный маршалу Г. К. Жукову. К пятидесятилетию Октября Исаков подготовил к печати рассказ «Переводчик», напечатанный в ноябрьской книжке «Нового мира» за 1967 год. Этот рассказ Иван Степанович считал одним из наиболее удавшихся. Перед смертью он держал корректуру этого рассказа, но так и не увидел его в журнале.
Летом 1967 года я получил от Ивана Степановича письмо, оказавшееся последним:
«16 июля 1967 г.
Дорогой Саша!
Взбунтовался и сел за стол.
Без работы существовать не могу.
— Это письмо, сотворенное на даче, — также подлежит конфискации, хотя бы за тайность от жены.
Кое-кто в заботе напоминает слона. Но эти слоны не могут запретить читать и слушать радио, так как сами, ласково снимающие паутинку, просматривают, а затем бросают «Правду» и «Известия». Очевидно, бабки иногда больше понимают симптомы, так как радио включаю после обхода белых халатов, только потом приходится разъяснять услышанное о Сауде и Исмаилии.
— Приказано не слушать!.. А как же с Ближним Востоком? Включаю после ухода халатов, что же касается малограмотных старух, то они «болеют» за Суэцкий канал не меньше моего.
— Потихоньку делал пробу возможностей.
Начал с «Переводчика», предложив в рубрику «От Февраля к Октябрю». Приняли, и больше того, позвонили заместителю адъютанта, так как А. И. Соколов в отпуске, что все хорошо!(?). Польстили, но одновременно убили, так как пойдет в № 10. К тому времени может смениться зам. или сам, с другими установками.
— Второе, что кончил шлифовать сейчас «Переводчика». Написал 10 лет назад, считаю одним из лучших, но во все времена не хватало времени.
«Переводчик» много лет назад был обещан «Литературной газете» или кому другому, но раньше «Новому миру».
Сейчас заканчиваю той же давности новеллу об изумительном А. Лахути.
Придется сдать «Литературной газете» или «Литературной России», так как они не побоятся 2-х клише и одного факсимиле (с арабского), без которых пропадет специфика (и экзотика). Кроме того, созвучно войне в зоне Суэцкого канала.
«Испытание» Лахути — мое испытание.
Если примут Лахути, буду так счастлив, что сяду заканчивать для Вас «Дориана в юнкерсе», «Тяжелый день» (конечно, с учетом моей первой ошибки) и про иных героев на Ладоге, из балтийских моряков и авиации — мало было сделано до сих пор.
За это и последующее — не буду опасаться.
А пока надо пробовать, пересиливая себя.
— В связи с нестабильностью здоровья пока никого не оповещайте. Сам напишу, когда рукописи будут готовы.
Понимаю, что под «50 лет» — портфели лопаются и многое летит в корзину. Но я тоже не лыком шит — дальнейшие ленинградские рассказы будут говорить о прошлом, для мобилизации духа наших современников.
Над чем сами работаете? Как здоровье?
Ваш Исаков».
Иван Степанович Исаков умер 11 октября 1967 года от сердечной недостаточности и похоронен с воинскими почестями на Новодевичьем кладбище в Москве. Он не дожил нескольких недель до 50-летия Октября — к годовщине этого великого события старый адмирал и писатель деятельно готовился. Он торопился рассказать о многом, что еще хранила его память, — «для мобилизации духа наших современников…».
После смерти Исакова читатели получили еще две новые его книги, составленные из произведений, написанных в разные годы (15). Однако и этими публикациями не исчерпывается литературное наследие писателя И. Исакова. Когда-нибудь, надо надеяться, увидят свет и его дневники и пока что неопубликованные рассказы.
Сквозь толщу лет особенно хорошо видно, что еще четверть века назад своими «невыдуманными» рассказами И. Исаков поддержал и усилил одну из важных тенденций современной документальной прозы. Тогда эта тенденция только складывалась. Теперь документальная и мемуарная литература, основанная на анализе подлинных событий нашей истории и обогащенная разносторонним нравственным опытом пережитого, развернулась особенно широко. Документалистика повлияла на весь строй современной прозы и продолжает оказывать на нее постоянное воздействие новизной свидетельского и глубиной аналитического начала.
15 Исаков И. С. Морские истории. М.: Воениздат, 1970; Каспий. 1920 год. Из дневника командира «Деятельного». М.: Сов. писатель, 1973.
Примечательно, что один из признанных мастеров психологической прозы о войне, Василь Быков, особо подчеркнул значение наиболее бесстрашных документальных книг в постижении правды жизни. Как ни богата наша романистика об Отечественной войне произведениями воистину замечательными, «вдруг появляются книги документального жанра — Адамовича, Брыля и Колесника «Я из огненной деревни…», или книга «У войны не женское лицо» Алексиевич, или же «Блокадная книга» Адамовича и Гранина. Это уже материал, выхваченный из гущи самой жизни, не пропущенный через горнило творческого воображения. Там есть такие обжигающие моменты, которых литература и искусство пока еще не касались. А документалистика это показала. Значит, теперь то же надо делать и в чисто литературных жанрах» (16).
Правда «невыдуманного» рассказа никогда не противостояла и не противостоит правде художественной, а только помогает углублять и расширять ее в общем движении литературы. Так именно понимал свою цель автор «Морских историй» и «Ленинградских рассказов», адмирал, ученый и писатель И. С. Исаков.
Начав с Пушкина, я хочу закончить Маяковским, который обратился однажды в стихах к своему безвременно ушедшему другу — «Товарищу Нетте, пароходу и человеку». По примеру героического дипкурьера, погибшего на посту, поэт видел смысл жизни в том,
чтобы,
умирая,
воплотиться
в пароходы,
в строчки
и в другие долгие дела.
Иван Степанович Исаков полностью реализовал эту поэтическую метафору и программу. Его именем назван один из современных боевых кораблей советского Военно-Морского Флота. А его строчки сложились в книги, которым уготовлена долгая жизнь.
16 См.: Вечер в одной семье. Василь Быков у Ларионовых // Лит. газ. 1986. 1 янв. С. 6.