Кинорежиссер, народный артист СССР М. И. Ромм (1901-1971) сделал вместе с И.С. Исаковым большую работу – художественный фильм “Адмирал Ушаков”. После смерти Исакова Михаил Ильич выступил на вечере памяти адмирала на собрании в Союзе писателей, которое организовал К.М. Симонов. Его выступление приведено в Сборнике материалов, изданном к 90-летию И.С. Исакова в 1984 г. на стр. 330-332 (документ №118). “Хачмерук” оцифровал и впервые публикует текст в Интернете.
Публикации И.С. Исакова о Ф.Ф. Ушакове – http://crossroadorg.info/isakov-ushakov/
Символично, что на выставке об адмирале Ф.Ф. Ушакове в Петербурге в 2024 г. в Центральном Военно-Морском музее представлена фотография и Исакова – в конце заметки https://armenians-spb.ru/museum-isakov/
Кинорежиссер, народный артист СССР М. И. Ромм об И.С. Исакове (1968 г.)
Во время съемок картины «Адмирал Ушаков» судьба заставила меня быть моряком. Мне пришлось как раз во время этой картины встретиться с Иваном Степановичем Исаковым.
Когда был написан сценарий, встал вопрос о том, кто будет консультировать картину. Все-таки ХVIII век. Я даже плохо представлял себе, что это за сооружение — корабль XVIII века. И вот мне порекомендовали обратиться к адмиралу флота Ивану Степановичу Исакову. Предупредили, что он болен, что у него нет ноги, но тем не менее, может быть, он сможет хотя бы порекомендовать нам консультанта.
Мы отправили сценарий И. С. Исакову. Через некоторое время мне сообщили, что Иван Степанович готов принять меня для беседы.
Я подготовился к встрече с Иваном Степановичем.
Вошел к нему я с некоторым трепетом. Он был в штатском, никаких орденов, на костылях. Был в это время он седоват (это был, наверное, 1952-й или 1951-й год). Академик Петров говорил, что он черный, курчавый, а я увидел его ближе к тому, что вы видите на пригласительном билете. Курчавости никаких следов, я бы сказал лысый и седой, реденький и седой. С очень ироническим, очень умным и чуть-чуть, как мне показалось, грустным взглядом. Ироническое выражение лица вообще не покидало его никогда. Если даже он становился серьезным и начинал что-нибудь рассказывать, в каждом его рассказе была улыбка, непременно. Обратите внимание: он так и пишет. Когда мы с ним подружились, свои письма с поздравлением к 1 мая, к 7 ноября он подписывал «2—Исаковы—2». Это намек на Ивана Степановича и Ольгу Васильевну — «2—Исаковы—2», как цирковой номер.
Я спросил Исакова: «Скажите, пожалуйста, Иван Степанович, чем отличается морской офицер старой службы от пехотного?» Он ответил: «Вот, пожалуй, я вам что расскажу. В Петербурге праздновалась годовщина одного гвардейского полка, и должен был присутствовать на этом торжестве некий флотский офицер. Но, к сожалению, дела его задержали, и когда он пришел на банкет, то увидел, что почти все выпито и съедено, а под столом, вокруг стола и на стульях лежат, так сказать, «мертвые трупы», никто даже не мог встать, приветствовать его и выслушать его приветствие. Тогда этот офицер взял большую хрустальную вазу из-под фруктов и слил все вино, всю водку и все остатки коньяка, которые были, в эту вазу. Выпил всю эту «гремучую смесь», взял горшок с гиацинтами, выпотрошил землю, съел луковицу гиацинта, сказал: «За здоровье полка!», повернулся и пошел на корабль. Вот это флотский офицер, в отличие от всякого другого».
Вообще было счастьем слушать рассказы Ивана Степановича. Я был настолько увлечен, что в первое время буквально часами сидел и слушал его. Иван Степанович рассказывал об Ушакове, о Нельсоне, о Вильяме Питте, о короле Фердинанде или о лорде Гамильтоне как о личных знакомых. Он настолько это все знал, что не возникало никакой даже мысли о том, откуда все это ему известно.
Поразительна при этом одна черта, об этом здесь уже говорили, необыкновенная точность и аккуратность. Писал он бисерным почерком, исключительно четко, все строчки одинаковой длины. Также, как говорил, так и писал точно, действительно элегантно, изящно. И даже когда он комментировал, скажем исторический документ, то всегда чувствовалось глубокое знание того, о чем говорит и при этом очень изящная ирония.
Когда я спросил Ивана Степановича: «Кого вы мне порекомендуете консультантом?», — он сказал: «Я сам возьмусь». И действительно был самым деятельным и необыкновенно добросовестным из консультантов, с которыми мне приходилось работать.
Специально для картины «Адмирал Ушаков» он написал небольшую, для пользования группы книжечку «Морская служба ХVIII века», описал обязанности матроса, командира, вплоть до походки и заряжения оружия.
И постепенно в течение первых дней или недель работы я просто позабыл, что ведь у этого человека нет ноги, что ему ежедневно делают инъекции, что он мучительно болен, что временами его жена, Ольга Васильевна, спит около его кровати на полу, чтобы не оставлять его ни на секунду. Перед нами был здоровый человек, правда, на костылях.
Однажды в съемочной группе мы просматривали с Иваном Степановичем какой-то материал. Мы с ним долго совещались, потом снова смотрели материал, в темноте зала я не видел Ивана Степановича, и когда неожиданно зажегся свет, я увидел, что он сидит пепельно-серый, с совершенно бесцветными губами. Очевидно, ему было безумно больно. Но едва зажегся свет, как он улыбнулся и сказал: «Больше материала нет? Кажется, мы должны еще зайти к директору студии?» Я сказал: «Пойдемте». Самообладание у него было невероятное, просто невероятное! С этой минуты мы вынуждены были следить за ним, потому что мы порой просто забывали, что перед нами тяжело больной человек.
В Одессе был построен для «Адмирала Ушакова» корабль. Это была большая старая баржа, разоруженная. На этой барже был водружен верх корабля XVIII века, деревянные палубы, борты, высокая корма, основания мачт, словом, все, что было нужно. Так что изнутри это был корабль XVIII века, по трап был очень неудобный, крутой, и баржа была недостаточно устойчива, круглая бескилевая баржа с надстройкой. Болталась она у нас на воде, при двухбалльном ветре, качалась справа налево до тошноты, и надо было привыкать. Сначала было очень тяжело, потом постепенно привыкли и операторы, и актеры, и режиссер.
Начались съемки. Приехал в Одессу Иван Степанович, мы впервые увидели его в штатском костюме, на костылях. За ним шел кто-то из помощников. Он шел по набережной Одесского порта, по причалу, приближаясь к барже. Раз это Военно-Морской Флот, значит и на барже было начальство, был командир этого странного сооружения, были матросы, и был адъютант. На море было страшное волнение. Командир сказал: «Надо ему помочь, вряд ли поднимется наверх». Все моряки, и матросы, и офицеры знали Исакова, с волнением ждали, что будет. Исаков подошел к трапу, отстранил дневального, на костылях поднялся по трапу, очень крутому, на эту высокую деревянную декорацию корабля и тогда командир этой баржи позволил себе скомандовать: «Смирно!» и отдал Исакову, хотя он был тогда уже в отставке, рапорт. Исаков принял этот рапорт
Должен вам сказать, что при этой сцене я заплакал, было очень трудно смотреть на этого человека, на его необыкновенное мужество.
В течение двух часов он ходил по этому громоздкому, тяжелому сооружению, показывая, как бегают матросы XVIII века, как бегают офицеры XVIII века, как должен стоять и где должен стоять командир корабля и где адъютант. Какие отдаются подкоманды, что находится в носовой и кормовой части, как заряжаются оружия, какие команды при этом отдаются. Два часа он работал беспрерывно. Съемочная группа была очень благодарна своему добросовестному консультанту (196).
Мне хотелось бы вместе со словами благодарности об этом действительно необыкновенно тонком, умном, великолепно образованном, интеллигентном, глубочайшим образом интеллигентном моряке и благороднейшем человеке, вспомнить Ольгу Васильевну, которая была так же мужественна, как Иван Степанович.