В 1965 году И.С. Исаков напечатал в журнале “Наш Современник” очерк “Памятные события” (перед Днём Победы). Это другая версия очерка “Это был необыкновенный день” того же года в журнале “Советский Союз” http://crossroadorg.info/isakov-neobykn/
Вариант в журнале “Наш Современник” короче (на 307 слов), но есть и различия в фразах, потому “Хачмерук” оцифровал и публикует обе версии в Интернете.
Памятные события
И. С. Исаков
Журнал “Наш Современник”, 1965 г., №5, с. 95-99.
Накануне, 8-го Мая, засыпал поздно и с трудом, несмотря на гомерические дозы люминала. Будоражило сообщение о захвате Дрездена и приближении маршала Конева к Праге.
Кроме того, поздно ночью доложили, что авиация флота начала наносить удары по портам Борнхольма, так как с утра должна была начаться высадка нашего десанта с целью освобождения датчан от фашистской оккупации.
Когда меня наконец растормошили, — не сразу понял, что происходит что-то необычное.
За окном — высокие облака с разрывами, сквозь которые просвечивало нежно-голубое весеннее небо. Было шесть часов утра. Разгадку раннего подъема принес телефонный звонок дежурного офицера, доложившего, что Совинформбюро передает экстренное сообщение о том, что в Берлине подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии.
Через несколько минут мы мчались с шофером Морозовым через Большой Каменный мост. Всегда подтянутый и молчаливый, старшина на этот раз нашел много слов в адрес Гитлера и его присных.
Несмотря на ранний час, видно было непривычное скопление москвичей, занятых вывешиванием флагов, портретов, иллюминационных гирлянд.
Невольно вспомнился последний период военных действий.
Подумать только: конец войне!
До этого долгожданного дня почти еждневно Москву сотрясали победные салюты, и ещё недавно намертво затемнённую столицу щедро освещали многоцветные ракеты.
Ещё недавно в приказах упоминались города, до боли знакомые с юных лет, ныне освобожденные от страшной оккупации. Но теперь стали оглашаться наименования польских, чехословацких и венгерских городов, сменившиеся подлинно немецкими городами, вроде Кенигсберга, Ростока, Потсдама… 2-го мая в конце длинного списка заключительным аккордом прозвучало название последнего логова зверя — Берлин.
Быстрота передвижения наших фронтов могла закружить любую слабую голову, но в моем положении нельзя было не оглядываться на другие направления, вот почему переварить всю информацию о политической обстановке в Европе, Атлантике, на Дальнем Востоке и в Тихом океане было не так-то легко.
Может, поэтому статья Эренбурга «Развязка», появившаяся 4 апреля в «Правде», вызвала вздох глубокого облегчения. Свидетельствую не только за себя, но и от имени всех, с кем пришлось говорить в тот день. И дело не только в том, что некогда было осмыслить и обобщить все происходящее, и не в том, что многие не знали о выступлении очередного фашистского мессии и о вервольфах. Автор сумел подвести черту: «они хотели молниеносную — они ее получили». Он сумел вывернуть страшное нутро фашизма в момент его агонии, показать полное смятение духа гитлеровцев.
Что развязка неминуема, знали и чувствовали многие, но все же, когда головной американской армии генерала Паттона оставалось до Берлина около 330 км, советские войска подошли вплотную к крепости Кюстрин, от которой до гитлеровского логова оставалось всего 70 км.
Это были несоизмеримые километры — и по плотности развертывания фашистских войск и степени их насыщения техникой, и по количеству авиации и инженерному оборудованию подходов к германской столице. Но главное заключалось в упорстве полевых войск, СС, гестапо и специальных формирований из восточных пруссаков, дравшихся с яростью обреченных, чувствовавших неизбежность расплаты за все свои злодеяния. В это же время, немецкие войска на западе или эластично отступали, или сдавались частям фельдмаршала Монтгомери с вежливым полупоклоном.
12 апреля умер Ф. Д. Рузвельт, лояльный союзник и человек большого ума и сердца. Но не прошло и недели, как новый президент заявил, что «Америка вполне сможет вести человечество к миру и процветанию…»
Советский Союз промолчал, потому что 24 апреля заседала XI Сессия Верховного Совета, на которой был принят бюджет первого мирного года и депутаты говорили о предстоявшем севе хлебов; и потому, что через день советские части встретились с американскими в районе Торгау, а в Сан-Франциско открылась первая конференция ООН, которой, собственно, и доверили ее создатели решение проблемы, как вести человечество к миру и процветанию.
В тот же день замкнулись клещи, в которые зажали Берлин маршал Жуков и маршал Конев.
Первый майский день ознаменовался внушительным парадом на Красной площади; последующие — падением Берлина (3 мая) и подписанием акта о безоговорочной капитуляции (8 мая). Одновременно день 9 мая был объявлен всенародным праздником — «Днем Победы».
Формально война закончилась, а фактически — еще не везде.
Часть германских подводных лодок находилась на позициях в Атлантическом океане, на путях союзных транспортов, на подходах к нашим берегам и даже у южной оконечности Африки. Кое-кто из них не успел принять приказ о капитуляции, а кое-кто делал вид, что не знает о нем, чем и объясняется то, что последний союзный транспорт был потоплен немецкой лодкой в августе 1945 года.
Высадка десанта на о. Борнхольм из состава частей 2-го Белорусского фронта успешно протекала до 11 мая. Прижатая к морю Курляндская группировка противника начала сдаваться войскам Ленинградского военного округа с 10 мая, но так как фашисты пытались вывезти в Западную Германию возможно больше солдат и офицеров, подводники и ВВС нашего флота продолжали патрулировать возможные пути бегства через Южную Балтику.
Не знаю, что переживали в те дни мои коллеги. Про себя должен сказать, что всё время находился в состоянии крайнего напряжения, так как работал недосыпая, на пределе сил несмотря на то, что подавляющая часть работы теперь свалилась на адмирала Кучерова С. Г., работавшего на посту начальника Главного Морского Штаба. Но мог ли оставаться в стороне заместитель наркома? Конечно, не мог. Ни одного часа. Тем более, что обстановка непрерывно изменялась, и, вслед за беспримерными по темпу наступательными операциями фронтов, взаимодействующие с ними флоты и флотилии вынуждены были отрываться от привычной системы базирования — от Линаахамари на севере до портов на среднем Дунае, и на Варну и Констанцу — на юге.
Весь день 9 мая был заполнен потрясающими сводками и сообщениями, которые, наползая друг на друга, поражали воображение и, радуя сердце, в то же время притупляли остроту восприятия.
Конечно, нарушился обычный ритм жизни и работы, Люди входили и выходили без доклада. Телеграммы подписывались стоя. Телефоны звонили наперебой, стараясь перебить друг друга. Бутерброды заменяли обед.
Ликование! Да, победное ликование было на всех лицах, в интонациях и жестах людей несмотря на то, что кое-где операции протекали не так гладко, как хотелось.
В числе других товарищей, перебывавших в этот день в моем кабинете, оказался и напористый военный корреспондент. Всего разговора с ним не помню, но в памяти остался один вопрос, к которому он настойчиво возвращался: «Что вам особенно запомнилось в последний период войны и что, по-вашему, ускорило разгром фашистов?».
В сумбуре общей ажитации этого дня я оказался неподготовленным к быстрому ответу. Упомянув о двух или трех смелых операциях флотов, я постарался отделаться от напористого гостя. Однако, когда он ушел, сам задался тем же вопросом и, несмотря на то, что не располагал многими данными, пришел к убеждению, что героическим подвигом, потрясшим фашистов, являются беспримерные атаки подлодки «С-1З».
В какой-то момент доложили, что просит принять его полковник Фрумкин по личному делу, перед отлетом в Фленсбург.
— Дорогой полковник, во-первых, поздравляю с Победой, а во-вторых, — выкладывайте свое «личное» дело, после чего изложите мне всё, что знаете о гибели немецких лайнеров «Густлов» и «Штойбен».
— Есть! Прошу принять мои поздравления и простить, что беспокою частным делом.
— Готов помочь. Но вы мне не подчинены; начните с обращения по команде… А теперь расскажите, что знаете об «С-13».
— К сожалению, я многого вам доложить не смогу, — сказал полковник со смущенным видом, — Выяснить подробности у командира лодки, капитана 3 ранга Александра Ивановича Маринеско, пока не удалось, так как он повторно вышел в море и сейчас находится на подходах к Либаве, занятой частью Курляндской группы фашистской армии. Обратно ожидается в двадцатых числах этого месяца.
— Ну что ж, придется набраться терпения… Но все же, что и от кого мы знаем о его предыдущем походе?
— Одиннадцатого января он вышел в район Штольпмюнде с задачей воспрепятствовать эвакуации немцев из Виндавы и Либавы в порты Померании и Мекленбурга, рассчитывавших усилить свои армии, прикрывающие Берлин с востока.
После нескольких боевых встреч с катерами тридцатого января Маринеско донёс о потоплении большого транспорта с войсками. Подробностей сам не знал, так как пришлось уклоняться от эскорта и уходить на глубину. Десятого февраля, после нескольких соприкосновений с противолодочными кораблями и катерами и безуспешной атаки фашистской подлодкой, «С-13» донесла, что потопила легкий крейсер, шедший с охранением. Дальше повторилась та же картина, и пятнадцатого Маринеско возвратился на операционную базу Турку.
— Скажите, это верно, что был мороз, снежные заряды, плохая видимость и такая качка, что приходилось временами ложиться на грунт!
— Так точно.
— А верно, что «С-1З» атаковала в позиционном положении? Я хочу напомнить старую поговорку, что «подлодка в надводном положении — плохой миноносец».
— Так точно. Из-за штормовых ночей и плохой видимости днем он вынужден был рисковать надводными атаками.
— А верно, что три торпеды, выпущенные в первом случае, и две — во втором, все попали в цель и взорвались?
— Это подтверждено отчетом флагманского минера.
— Вот это класс!.. А теперь скажите, откуда возникли разговоры о «национальной катастрофе»?
— К сожалению, товарищ адмирал, пока не располагаем официальными документами. Первыми об этом дали знать шведы, вернее, их открытая радиопередача, так как с тех пор, как всем стало ясно, что немецкой армии уже не подняться на ноги, шведы стали меньше стесняться с сенсационными сообщениями о ее неудачах и поражениях. С третьего по шестое февраля передавалось, что подобрано много трупов с лайнера «Вильгельм Густлов» (водоизмещением от 20 до 25 тысяч тонн), на котором погибло до шести тысяч нацистов; что фюрер в бешенстве, приказал расстрелять начальника эскорта; что объявлен трехдневный национальный траур по всей Германии; и наконец, что командир советской лодки объявлен «врагом рейха № 1» и назначена огромная сумма за его поимку.
— Но почему у нас не обратили на это достаточного внимания? Ведь об этом даже не объявлялось в сводках Совинформбюро!
— Исключительное совпадение. Передача шведского радио была перекрыта выступлением самого Гитлера по немецкому вещанию, в связи с его юбилеем, так как ровно тринадцать лет назад в этот день Гинденбург назначил его канцлером Германии.
— Но почему же был объявлен траур? Даже если погибло шесть тысяч. Мало их били, особенно на фронтах!
— Секрет в том, что на «Густлове» в Киль перебазировался учебный отряд подводного плавания. На нем оказалось до 2000 квалифицированных подводников для новых, океанских лодок. Через одиннадцать суток Маринеско атаковал и уничтожил, как он считал, легкий крейсер, оказавшийся транспортом «Генерал фон Штойбен» (14660 тонн), на котором удирали остатки войск СС и гестаповцев из района Кенигсберга и Пиллау.
— Это замечательно! Но почему наши союзники ни словом не обмолвились? Ведь они следят за нами не меньше, чем за немцами. Ни один английский или американский ас не имел такой победы.
Полковник заглянул в маленькую записную книжку, после чего продолжал:
— Что союзникам не были безразличны наши успехи против фашистских лодок, свидетельствуют цифры потерь тоннажа только в Атлантике: с января по май — от 83000 до 150000 тонн, что соответствует средним потерям в 1944 году. Кроме того, союзники как бы расписались в своей заинтересованности, так как за тот же период совершили сильнейшие налеты «Сверхкрепостей» и «Либерейторов» по базам подлодок в Киле и Гамбурге. Об этом агентство Рейтер и другие оповещали весь мир, как для прилива бодрости экипажам своих транспортов, так и для достижения обратной реакции у фашистов.
— Так-то оно так. Но нет ли другого подтверждения нашей версии?
— Докладываю. Третьего марта командир дивизиона бронекатеров КБФ, перебазированных на Гдыню, получил опросный лист пленного, взятого частями 3-го Белорусского фронта вышедшими на побережье. Причем оказалось, что пленный тонул на «Густлове» и после спасения был направлен в части фашистской морской пехоты. Он и рассказал о трауре. Но этот лист до сих пор до нас не дошел.
— Ну что ж, бывает… Хотя жаль! Ведь отважный Маринеско даже и не знает, что только всего два раза за время войны Гитлер объявлял национальный траур. После Сталинграда и после гибели цвета подводников по его, Маринеско, вине. Потрудитесь во Фленсбурге выяснить подробности этого беспримерного подвига и по возвращении доложите. А пока — всего хорошего! Спасибо.
— Служу Советскому Союзу.
«Развязка», несмотря на весь ее драматизм, как-то успокоила. Помимо всяких расчетов, забивавших голову и казавшихся необходимыми — для завершения войны, нашлись для страждущей души не менее необходимые мысли и соответствующие слова, применительно к началу новой, мирной жизни, но через пять недель та же «Правда» принесла окончательную моральную развязку.
На этот раз, с такой же силой воздействия на миллионы читавших, выступил 9-го мая Н. Тихонов:
«День Победы! Никогда не забудет этого дня советский человек. Как никогда не забудет он 22 июня 1941 года».
Так в сумбуре нагромождения виденного, слышанного, прочтенного, сказанного и прочувствованного в эти исторические дни Тихонов сказал и от себя, и от меня, и от миллионов советских людей то, что остается неизменным и двадцать лет спустя.