Фрагмент книги К.В. Айвазяна о А.С. Пушкине http://crossroadorg.info/ayvazyan-1990/
Орфография сохранена как в книге.
Пушкин в Тифлисе (26 мая – 10 июня 1829 г.)
Стр. 203-209
Но вернемся к Пушкину в Тифлис. Подорожная его утратила силу, и по ней продолжать путь было невозможно. Поэт «решился просить у графа Паскевича позволения приехать в армию» (VI, 661). В ожидании ответа Пушкин на другой день отправился в «славные тифлисские бани». Город показался ему многолюдным, его восточные строения и базар напомнили ему Кишинев. «По узким и кривым улицам бежали ослы с перекидными корзинами; арбы, запряженные волами, перегораживали дорогу. Армяне, грузинцы, черкесы, персияне теснились на неправильной площади; между ими молодые русские чиновники разъезжали верхами на карабахских жеребцах» (VI, 659).
Баня произвела на Пушкина неотразимое впечатление; терщик вызвал такой восторг, что он отметил нотабене: «…шерстяная рукавица и полотняный пузырь непременно должны быть приняты в русской бане: знатоки будут благодарны за такое нововведение» (V, 661).
Из лиц, с которыми Пушкин встречался в Тифлисе, он называет редактора «Тифлисских ведомостей» П. С. Санковского и тифлисского военного губернатора С. С. Стрекалова. Кроме того, он упоминает умершего в октябре 1828 г. бывшего тифлисского военного губернатора Н. М. Сипягина [56].
– – –
56 Николай Мартемьянович Сипягин (1785—1828), участник Отечественной войны 1812 г., начальник Ген. штаба гвардейского корпуса в 1814—1819 гг., начальник 8-й пехотной дивизии, с марта 1827 г. — тифлисский военный губернатор, состоял членом ранней декабристской организации «Общество военных людей», основатель газеты «Тифлисские ведомости». Пушкин встречался с ним в петербургском обществе, написал эпиграмму на его женитьбу (Черейский Л. А., с. 378).
Павел Степанович Санковский (ок. 1793—1832) состоял чиновником особых поручений при Паскевиче и редактировал первую русскую газету в Закавказье «Тифлисские ведомости», издававшуюся с 1828 г. дважды в неделю на русском, грузинском и персидском (фарси) языках; его заместителем был известный грузинский литературный деятель Соломон Дадашвили (1805—1836), учившийся в петербургском университете, близкий к декабристам, арестованный в 1832 г. и после полуторагодичного заключения сосланный в Вятку; в ней сотрудничали А. А. Бестужев-Марлинский, И. Г. Бурцов, В. Д. Сухоруков, Е. Е. Лачинов, Х. Абовян, Аббас-Кули-ага Бакиханов и др. Газета стала одним из культурных центров, группировавших вокруг себя русскую, грузинскую, армянскую и азербайджанскую интеллигенцию не только Тифлиса, а и всего Закавказья, она пользовалась популярностью и в России, ее выписывали и в Петербурге и в Москве, чему свидетельство — письмо Е. Баратынского П. Вяземскому после отъезда Пушкина в мае: «О Пушкине нет ни слуху ни духу, я ничего бы о нем не знал, ежели не прочел в Тифлисской газете о его приезде в Грузию».
Степан Степанович Стрекалов (1792—1856), генерал-майор, был, что называется, «военная косточка» и верный слуга царя и отечества. Это он 24 октября 1829 г. после отъезда поэта в Россию сообщал шефу жандармов: «Я лично обращал на образ его жизни надлежащее внимание» [57]. Вероятно, с той же целью военный губернатор пригласил Пушкина на обед, что поэт отметил в «Путешествии в Арзрум»: «Генерал Стрекалов, известный гастроном, позвал однажды меня отобедать; по несчастию, у него разносили кушанья по чинам, а за столом сидели английские офицеры в генеральских эполетах. Слуги так усердно меня обносили, что я встал из-за стола голодный. Черт побери тифлисского гастронома!» (VI, 664).
О Санковском Пушкин пишет, что он рассказывал ему «много любопытного о здешнем крае, о князе Цицианове, об А. П. Ермолове и проч. Санковский любит Грузию и предвидит для нее блестящую будущность» (VI, 661). Кратко изложив историю вхождения Грузии в состав России, Пушкин пишет: «Грузины народ воинственный. Они доказали свою храбрость под нашими знаменами.
– – –
57 Лернер Н. О. Труды и дни Пушкина. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 1910, с. 198.
Их умственные способности ожидают большей образованности. Они вообще нрава веселого и общежительного. По праздникам мужчины пьют и гуляют по улицам. Черноглазые мальчики поют, прыгают и кувыркаются; женщины пляшут лезгинку» (там же). Отметив, что «голос песен грузинских приятен», приводит несколько их образцов, стихотворение грузинского поэта-романтика Дмитрия Туманова (ум. 1821), говорит о грузинском вине, основываясь на книге Гольденштедта «Географическое и статистическое описание Грузии и Кавказа» и собственных наблюдениях, сообщает о месторасположении Тифлиса, его названии, строениях, базаре, изготовляемом оружии (шашках), которое «дорого ценится на всем Востоке», о климате, болезнях, способах лечения больных. Пушкин замечает, что «в Тифлисе главную часть народонаселения составляют армяне: в 1825 году было из здесь до 2500 семейств. Во время нынешних войн число их еще умножилось. Грузинских семейств считается до 1500» (VI, 663).
Для современного читателя последнее требует некоторых пояснений. По грузинскому преданию, записанному автором IX в. Леонтием Мровели и внесенному в книгу «Картлис Цховреба» («Царская книга»), праотцы армян Гайк и грузин Картлос, как и шести других кавказских народов — Бардос, Мовкан, Лекан, Герос, Ковкас, Егрес — были родными братьями; их отец Торгом из рода Ноя разделил свою страну, находящуюся под игом Небровта, между восьмью сыновьями, которые после Вавилонского столпотворения стали говорить на разных языках. Здесь явно прослеживается общность и близость исторических судеб армянского и грузинского народов, уходящая в глубокую древность.
Оба народа почти одновременно признали в начале IV в. христианство в качестве государственной религии и до разделения церквей являлись единоверцами-монофизитами. С принятием грузинами в VII в. решений Халкидонского собора и гонениями армянской церкви против собственных диофизитов они стали переселяться в Грузию, где, по словам Н. Я. Марра, даже будучи более грамотными в армянском, чем в грузинском, считались грузинами. Живя рядом друг с другом, армяне и грузины плечом к плечу боролись против агрессии сасанидского Ирана и Рима, Византии и Арабского халифата, монголов и сельджуков, Персии и Турции. И в тех случаях, когда армянам становилось невмоготу на их земле из-за насилия и гнета захватчиков, они уходили в Грузию, обретая в ней свою вторую родину. Так было на протя-…
– – –
58 См: Налбандян В. С. Тбилиси в армянских литературных памятниках древних и средних веков. Ереван, 1961, с. 9.
59 Марр Н. Я. Аркаун. Монгольское название христиан в связи с вопросом об армянах-халкидонитах. — Византийский временник, СПб., 1905, т. 12, с. 21.
(пропущена стр. 206, будет добавлена позже)
… рода достопримечательность края своей образцовой организацией хозяйства, хотя обед и местное пиво Пушкину не понравились. По словам поэта, он «познакомился с тамошним обществом», однако, как мы видели, назвал лишь Санковского и Стрекалова. Эту скудость имен, вероятно, следует объяснить нежеланием Пушкина привлекать к ним внимание тайной полиции, тем паче, что ему кто-то из друзей сообщил об установлении надзора за ним. Пушкин писал родителям, А. А. Дельвигу, П. А. Плетневу, однако сохранился лишь черновик письма Ф. И. Толстому конца мая — начала июня 1829 г. из Тифлиса в Москву, в котором поэт выражает опасение, что попасть ему в действующую армию будет нелегко и нескоро, еще раз возвращается к характеристике Ермолова, сетует на плохие дороги на Кавказе и заканчивает словами: «Теперь прею в Тифлисе, ожидая разрешения графа Паскевича» (Х, 260). Крайне мало что можно извлечь из «Семейной хроники. Воспоминания об А. С. Пушкине» (М., 1890) Льва Николаевича Павлищева — сына сестры поэта Ольги Сергеевны и Николая Ивановича Павлищева: она является компиляцией увидевших свет работ о поэте, хотя и содержит частичные выдержки из неопубликованной семейной переписки; однако в них нет упоминаний конкретных имен.
Некоторые сведения на этот счет имеются в воспоминаниях современников Пушкина. Об одном мы уже говорили — это малодостоверные показания Н. Б. Потокского, которые скорее соответствуют шаблонному обывательскому представлению о несдержанном, экспрессивно бурном поэте, чем реальности. Вымыслом является и свидетельство есаула конной донской артиллерии Петра Григорьевича Ханжонкова (ум. не ранее 1848), записанное с его слов В. Пашковым и опубликованное в газете «Кавказ» (1848, № 182); в частности, о поездке Пушкина в период с 31 мая по 9 июня в Кахетию, в Кар-гач, для свидания с Н. Н. Раевским, пирушках с офицерами Нижегородского полка, между тем достоверно известно, что и полк и его командир уже находились в Карсе.
Доверия заслуживает сообщение Дарьи Федоровны Харламовой (1817—1906), падчерицы упоминавшейся Прасковьи Николаевны Ахвердовой от первого брака ее мужа Федора Исаевича Ахвердова. Перечисляя тех, кто бывал у них в доме, она отмечает А. С. Грибоедова, Ал. Ар. Суворова, Н. А. Самойлова, В. К Кюхельбекера, декабристов Рынкевича и Искрицкого и других; о Пушкине же пишет, что он обедал у них, «хотя это было в смутное для нас время, после смерти Грибоедова» [61].
– – –
61 Цит. по: Шумит Арагва предо мною… / Сост. В. Шадури; Ред. Т. Буачидзе. Тбилиси, 1974, с. 22 со ссылкой на публикацию И. Л. Андроникова.
Таковы и воспоминания Константина Ивановича Савостьянова (1805—1871), воспитанника Московского университета, служившего в Тифлисе коллежским асессором. С ним Пушкин встречался и позднее — в 1834 г., он переписывался с поэтом, доставляя ему некоторые материалы о Пугачеве. По рассказу К. И. Савостьянова, «общество молодых людей, бывших на службе, было весьма образованное и обратило на себя особенное внимание Пушкина, который встретил в среде его некоторых из своих лицейских товарищей». Правда, несколько преувеличено «особенное внимание» поэта к чиновничьей молодежи, о которой он сам в «Путешествии в Арзрум» пишет так: «Молодые титулярные советники приезжают сюда за чином асессорским, толико вожделенным» (VI, 663); однако то, что в Тифлисе Пушкина «приветствовали с восторгом», что «всякий, кто только имел возможность, давал ему частный праздник, обед, вечер или завтрак и конечно всякий жаждал беседы с ним» [62], — учитывая всеобщую популярность поэта, его признание и почитание, любовь к нему и его личное обаяние, более соответствует действительности.
Бесспорным представляется описанный Савостьяновым праздник в «европейско-восточном вкусе», данный местным обществом в честь Пушкина в одном из загородных садов за рекой Курой. «Тут собраны были: разная музыка, песенники, танцовщицы, баядерки, трубадуры всех азиатских народов, бывших тогда в Грузии. Весь сад был освещен разноцветными фонарями и восковыми свечами на листьях деревьев, а в средине сада возвышался вензель с именем виновника праздника. Более 30 единодушных хозяев праздника заранее столпились у входа сада, чтобы восторженно встретить своего дорогого гостя… Тут были и зурна, и тамаша, и лезгинка, и заунывная персидская песня, и Ахало, и Алаверды, и Якшиол, и Байрон был на сцене — все европейское, западное смешалось с восточно-азиатским разнообразием» [63].
По словам Савостьянова, Пушкин был «в апотезе душевного веселья», с интересом смотрел танцы, слушал музыку и песни. Затем состоялся ужин, «торжественно провозглашен был тост в честь» поэта, крики «ура!», музыка, пенье, чоканье бокалов, звуки дружеских поцелуев. Поэта посадили «на возвышение, украшенное цветами и растениями, и всякий из нас подходил к нему с заздравным бокалом и выражал ему, как кто умел, свои чувства, свою радость видеть его, благодаря его от лица просвещенных современников и будущего потомства за бессмертные творения, которыми он украсил русскую литературу.
– – –
62 Пушкин и его современники, М.; Л., 1928, вып. 37, с. 144—151. Цит. по: Шумит Арагва предо мною…, с. 18.
63 Там же, с. 18—19.
На все эти приветы Пушкин молчал до времени, и одни теплые слезы высказывали то глубокое приятное чувство, которым он был тогда проникнут. Наконец, когда умолкли несколько голосов восторженных, Пушкин в своей стройной благоуханной речи излил перед нами душу свою, благодарил нас за то торжество, которым мы его почтили, заключивши словами: «Я не помню дня, в который бы я был веселее нынешнего; я вижу, как меня любят, понимают и ценят, и как это делает меня счастливым»» [64].
Из рассказа автора можно заключить: что встреча с поэтом была многолюдной, одних «хозяев» насчитывалось 30 человек: что среди них находились не только служившие здесь русские чиновники и военные, а и представители местных национальностей, чем и был вызван «европейско-восточный вкус» праздника; что эти последние или подавляющее большинство их принадлежали к числу тех, кто приобщился к русской литературе и владел русским языком. Поэтому имеются основания утверждать, что организатором праздника в честь Пушкина наряду с русской интеллигенцией явилась также грузинская, армянская и азербайджанская. К сожалению, сегодня мы не располагаем документальными сведениями на этот счет, однако их вероятность исключить нельзя. Так, при интересе поэта к истории Востока можно полагать, что он посетил семинарию Нерсисян, познакомился с ее ректором писателем Арутюном Аламдаряном, профессором Шаган-Джрпетом и др.
9 июня Пушкин вместо разрешения Паскевича получил записку, видимо с нарочным или оказией, от Раевского: «Он писал мне, чтобы я спешил к Карсу, потому что через несколько дней войско должно было идти далее. Я выехал на другой же день» (VI, 664). Сам Раевский не имел права решить вопрос о приезде Пушкина и получил на то санкцию Паскевича, хотя тот, во избежание неприятностей, сообщил Пушкину о возможности его приезда в действующую армию не самолично, а через Раевского.