В 1830 году “Московский Телеграф” напечатал большой очерк боевого офицера “Взятие Арзерума” (стр. 141-175). Подробный очерк написан прекрасным слогом на основе писем его другу Платону.

Внизу полный текст в старой орфографии (с ѣ). В новой орфографии – http://crossroadorg.info/arzrum-3/.

ВЗЯТІЕ АРЗЕРУМА

(Письма изъ Арменіи)

 

Да, милый мой Платонъ, правда твоя, что въ прошлогоднюю и нынѣшнюю Турецкую кампанію, славныя побѣды и быстрыя движенія Кавказскаго Корпуса занесли насъ далеко, далеко, можно сказать на край свѣта и, кажется, на край Азіатскихъ завоеваній! Я въ Арзерумѣ, и со дня покоренія сей славной столицы Анатоліи — имѣю честь быть ея высокостѣнной и очень хорошо вооруженной цитадели Коммендантомъ! Вотъ уже третій мѣсяцъ, какъ передъ Азіятскими окошечками моей, внутри раззолоченной квартиры, на превысокой сѣверовосточной башнѣ

Побѣдоносный флагъ Россійскій

Лелѣешь вѣтръ Анатолійскій.

Время стоишь прекрасное: не холодно, не жарко; но скоро, по разсказамъ здѣшнихъ жителей, очень скоро, изъ скалистыхъ ущелій Арменскихъ горъ, огибающихъ Арзерумъ съ южной и восточной сторонъ, вырвутся и завоютъ вѣтры буйные, осенніе; пойдутъ проливные дожди, начнутся холода, трескучіе морозы, и завалитъ насъ снѣгомъ какъ въ Архангельскѣ!

Противъ этого, сѣвернаго, знакомаго намъ непріятеля, вторая колонна, до 10,000 человѣкъ, уже назначенная Главнокомандующимъ зимовать здѣсь, вооружается Русскими печами, тулупами, и на всю длинную зиму запасается провіантомъ, фуражемъ, дровами и, какъ на морѣ, солониною: Арзерумъ па зиму дѣлается Шпицбергеномъ!

Противъ другаго непріятеля, новаго Арзерумскаго Сераскира, Османъ Казындаръ Оглы, бывшаго предъ симъ Трапезондскимъ Пашею, и противъ существующей здѣсь между Турками пословицы (*), которая такъ много тревожитъ сѣдую голову твоего почтеннѣйшаго Ѳомы Ѳомича, дѣлается непреодолимое препятствіе — обрадуй его:

(*) Карсъ славится твердостію стѣнъ своихъ; Ахалцихъ храбростію жителей, а Арзерумъ красотою женщинъ.

 

До 800 человѣкъ Армянъ, состоящихъ изъ каменьщиковъ, пильщиковъ, плотниковъ и просто рабочихъ, и до 4000 нашихъ солдатъ, воть уже другой мѣсяцъ, ежедневно, трудятся надъ фортификаціонною каменною стѣною, отдѣляющею сѣверо-восточный уголъ крѣпости (до 400 домовъ) отъ оставляемаго нами на зиму города и его форштатовъ. Работа кипитъ, и къ 1-му Октября, Русская богатырская стѣна, съ 12-ю большими крѣпостными орудіями, явится къ услугамъ незваныхъ гостей.

Кромѣ сего, небольшая, но прекрасно поставленная цитадель преобразовывается по нашему: вмѣсто 18-ти тяжелыхъ, на неуклюжихъ станкахъ, орудій , будутъ стоять 25 лучшихъ и всѣ на ловкихъ поворотныхъ платформахъ. Вторыя (внутреннія) и первыя стѣны Русскаго угла крѣпости, также приводятся въ лучшее состояніе и сильно вооружаются; всѣхъ орудій будетъ до 60-ти!

Послѣ этого, я увѣренъ что тебѣ не трудно будетъ сладить съ высокопочитателемъ и страстнымъ читателемъ Римской Исторіи — съ почтеннѣйшимъ Ѳомою Ѳомичемъ и освободить его отъ тяжкія печали, засѣвшей въ его патріотическомъ сердцѣ отъ сходства быстраго четырнадцати-дневного чрезъ высокія (какъ Альпійскія) горы движенія и четырехъ побѣдъ Графа Эриванскаго, съ Аннибаломъ. Надѣюсь, что невѣрующій Ѳома (Ѳомичъ) перестанетъ думать и спорить, что Паскевичъ, дошедши до non plus ultra, остановилъ насъ въ Азіятской Капуѣ и что мы здѣсь, подобно Карѳагенскому войску, послѣ необыкновенныхъ трудовъ и побѣдъ, пресыщенные военною славою, вдругъ, перешедъ къ совершенному спокойствію, разнѣжимся, разбалуемся и для будущей кампаніи упадемъ духомъ — какъ-бы не такъ! А богатырская стѣна? а лютая зима и очищенная отъ жителей обоего пола, старыхъ и малыхъ, часть города и превращеніе домовъ въ казармы? Похоже-ли это на Италію и на гибельную свободу войскъ Аннибаловыхъ въ Капуѣ? Но оставимъ Ѳому Ѳомича съ его Римскою Исторіею; пускай онъ ее читаетъ и перечитываетъ; не мѣшай ему находишь сходства, и при сравненіи нашихъ побѣдъ съ военными успѣхами древнихъ героевъ, приклеивать къ намъ тѣ-же послѣдствія.

Случалось-ли тебѣ, Платонъ, когда нибудь, противу твоего желанія, медленно и даже съ препятствіями, идти или ѣхать къ предмету, овладѣвшему всѣмъ твоимъ любопытствомъ? Къ чему такоЙ вопросъ? А вотъ къ чему.

Еще прошлаго года, со дня покоренія страшнаго Карса, нѣкоторые, подобные мнѣ предугадыватели, рѣшительно думали и утверждали, что Графъ Эриванскій, послѣ сей важной побѣды, для нанесенія рѣшительнаго, смертельнаго удара Малой Азіи и всему ея воинству  –  непремѣнно долженъ идти и пойдеть отъ Карса къ Арзеруму. Мысль побывать въ столицѣ Анатоліи, въ одномъ изъ древнѣйшихъ городовъ Великой Арменіи, пережившемъ въ теченіе нѣсколькихъ вѣковъ величіе и могущество многихъ славныхъ въ древности народовъ,  налагавшихъ на него сильныя и своевольныя свои руки, и все еще до сего времени существующемъ и слывущемъ въ Малой Азіи городомъ богатымъ и мноволюднымъ, обильномъ событіями, развалинами и воспоминаніями: все это, тѣснившееся въ моемъ воображеніи и поджигаемое разсказами Армянъ, воспламенившихся своимъ возстановленіемъ, соединеніемъ, увеличивало мое нетерпѣливое любопытство до чрезвычайности; но Графъ Эриванскій повелъ насъ къ Ахалцихуу и разгромивъ его, воэвратился въ Тифлисъ!

Такимъ образомъ, обманувшись въ моихъ ожиданіяхъ въ прошломъ году, я съ надеждою на нынѣшній выѣхалъ изъ Тифлиса въ Эривань въ штабъ моей роты, гдѣ въ разнообразныхъ приготовленіяхъ къ предстоящей кампаніи непримѣтно прошли: Ноябрь и Декабрь 1828-го и Январь Новаго года. Кромѣ сего, въ обществѣ пяти-шести любезныхъ и образованныхъ товарищей, жившихъ тогда въ Эривани, врѳмя бѣжало весьма пріятно и непримѣтно приближало меня къ моему желанію — побывать въ Арзерумѣ. Но вдругъ, въ началѣ Февраля , открывается жестокая чума!.. Дружескія бесѣды разрушилнсь; мѣсто тихаго, пріятнаго время провожденія, заступили страхъ и ужасъ! Съ отвратительнымъ скрипомъ затворились огромныя желѣзныя ворота крѣпости и всѣ заперлись въ своихъ квартирахъ! Въ первые дни, по 20-ти и болѣе несчастныхъ жертвъ чумы, голыхъ, безъ гробовъ, провозили мимо моихъ оконъ за южныя ворота. Но этого мало: меня сдѣлали Коммендантомъ крѣпости; на мнѣ легла грузная обязанность: уничтоженіе чумы и отвѣтственность не выпустишь ея за крѣпость, въ обширный и многолюдный форштатъ! Послѣ сего, я уже не могъ запершись сидѣть дома и думать лишь о себѣ.

Для соблюденія строжайшихъ мѣръ противъ заразы, я долженъ былъ съ утра до вечера ходить по казармамъ, по госпитальнымъ палатамъ, изъ коихъ въ одной до 60-ти человѣкъ лежало зараженныхъ чумою! До четырехъ тысячъ разнаго званія людей, живущихъ въ самой крѣпости, до 300 больныхъ и по необходимости тѣсное размѣщеніе, при всѣхъ предосторожностяхъ, казалось, благопріятствовали заразѣ. Но строжайшія, благоразумныя мѣры, взятыя опытнымъ и неутомимымъ Докторомъ Шуллеромъ, прибывшимъ на этотъ разъ въ Эривань, остановили и уничтожили дѣйствіе чумы въ два мѣсяца! Честь и хвала Шуллеру: Эриванскій гарнизонъ обязанъ ему спасеніемъ. Шуллеръ былъ давно уже извѣстенъ твердымъ познаніемъ Медицины и всегда неутомимою своею дѣятельностію; особенно онъ былъ весьма опытенъ въ распознаваніи чумы у замаскировывающейся разными видами обыкновенныхъ болѣзней. Но Шуллера нѣтъ! За южными воротами, на крутомъ, каменистомъ берегѣ Занги, въ чумномъ отдѣленіи могильныхъ бугровъ, и онъ зарытъ — безъ гроба! Изъ всего Эриванскаго гарнизона Шуллеръ былъ послѣднею жертвою чумы.

Въ исходѣ Марта мѣсяца откупорились крѣпостныя ворота Эривани; отворились двери казармъ, домовъ и домиковъ; показалась весна, и по берегамъ быстрой, всегда кипящей Занги зазеленѣлись луга, кустарники; распускался садъ бывшаго Сардаря Эриванскаго, расцвѣли фруктовыя деревья и радостные лучи весенняго солнышка, рѣзвясь по снѣжнымъ хребтамъ окружныхъ горъ, наводили улыбку и на вѣчно снѣжное и угрюмое чело Арарата. Къ этому удовольствію, новая радость.

Апрѣля 1-го, съ двумя орудіями моей роты, я оставилъ оживающую Эривань, выступилъ въ походъ, и на другой день, передъ полуднемъ соединился съ остальными Шестью орудіями, только что пришедшими изъ за-Араратскаго, еще засыпаннаго снѣгомъ хребта и остановившимися на прелестно зеленѣющихся берегахъ тихой рѣчки Карасу, въ 15-ти верстахъ отъ крѣпости Сардарь-Абада.

Послѣ тѣсной, могильной Эриванской жизни, вдругъ, черезъ однѣ сутки, очутишься на просторѣ и на зеленѣющихъ лугахъ, развертываемыхъ весеннимъ солнышкомъ и, подъ яснымъ чистымъ небомъ, жить въ палаткѣ, дышать ароматическимъ воздухомъ — эта такая радость, такое благо, какого ты еще, Платонъ, не испыталъ и не можешь себѣ вообразить.

Апрѣля 5-го отрядъ Генералъ-Маіора Панкратьева, къ которому принадлежала и моя рота, выступилъ въ походъ по Гумрской дорогѣ. Когда мы поднялись въ горы, погода перемѣнилась: задулъ сильный и холодный вѣтръ; по утрамъ шел снѣгъ, послѣ полудня лилъ дождь.

7-го Апрѣля мы дотянулись до лѣвыхъ гористыхъ береговъ Арпачая и въ 2-хъ верстахъ отъ селенія Кашеванги расположились лагеремъ. Здѣсь, для кратчайшаго и всегда вѣрнаго сообщенія Армянской области съ Карскимъ Пашалыкомъ, начинали дѣлать деревянный мостъ, на томъ-же мѣстѣ, гдѣ нѣкогда въ цвѣтущее время Арменіи, стоялъ твердый н красивый каменный мостъ; время обрушило арку, но береговые упоры уцѣлѣли для основанія Русскаго моста.

Отъ безпрестанныхъ проливныхъ дождей вода прибывала весьма скоро в теченіе рѣки было неимовѣрно быстрое. Для перевоза насъ на ту сторону былъ, на скорую руку, сколоченъ небольшой паромъ. Переправа была медленная, претрудная и опасная: 3 пѣхотные баталіона и 8 легкихъ орудій перевозились двое сутокъ; дождь лился рѣкою, люди промокали до костей, измучились до полусмерти — во все кончилось благополучно.

Съ правыхъ гористыхъ береговъ Арпачая, въ 12-ти верстахъ отъ нашего лагеря, я видѣлъ развалины славной столицы Арменіи, города Ани. Въ двухъ верстахъ отъ лагеря, по дорогѣ къ Ани стояли тріумфальныя ворота; кѣмъ, когда и по какому случаю они построены, Богъ знаетъ.

11-го Апрѣля, лагерь нашъ, отъ селенія Кашеванги перенесенъ былъ въ уголъ соединенія рѣкъ Карса и Арпачая. Здѣсь отрядъ нашъ, прикрывая Гумры, пробылъ до 9-го Мая. Во все это время погода стояла пренесносная!

Мая 9-го пошли мы къ Карсу, гдѣ пробывъ до 21-го числа, опять потянулись къ Ардагану и 25-го возвратились къ Карсу, на прежнее лагерное мѣсто, при селеніи Караджн.

Наконецъ, Іюня 4-го, по Арзерумской дорогѣ, пришли мы къ селенію Кошанлы (или Котанлы), и надъ крутыми, красивыми берегами Карсъ-Чая расположились лагеремъ. Время установилось прекрасное. Въ 20-ти верстахъ передъ нами огибалось первое и важное препятствіе къ покоренію Арзерума — высокій хребетъ Саганлугскихъ горъ. Къ 10-му числу стянулся сюда весь Корпусъ и съ нетерпѣніемъ ожидалъ вождя своего.

Іюня 10-го, въ 5 часовъ вечера, громкое ура, раздавшееся по лагерю, возвѣстило радостное прибытіе Главнокомандующаго. Графъ Эриванскій, объѣзжая линіи Корпуса, останавливался передъ каждымъ полкомъ, здоровался съ Офицерами, солдатами и поздравлялъ съ походомъ.

13-го числа, въ 6 часовъ по полудни, Корпусъ выступилъ къ высокому, заросшему густымъ сосновымъ лѣсомъ и еще во многихъ мѣстахъ покрытому снѣгомъ, Саганлугскому хребту, за коимъ, на обыкновенной хорошей арбяной дорогѣ, сообщающей Карсъ съ Арзерумомъ, стоялъ 20-ти тысячный непріятельскій Корпусъ въ укрѣпленномъ лагерѣ. По сему единственному между Карсомъ и Арзерумомъ сообщенію лѣвый флангъ нашего Корпуса, подъ командою Ген. Маіора Бурцова, еще засвѣтло былъ посланъ Главнокомандующимъ, съ намѣреніемъ дать себя замѣтить непріятелю, сторожившему насъ съ горъ.

Правый флангъ Корпуса, выступившій предъ сумерками, пошелъ правѣе, по вьючной, весьма трудной дорогѣ, и въ полночь, въ 8-ми верстахъ отъ подошвы горъ, сдѣлалъ большой привалъ и опять продолжалъ идти впередъ.

Лѣвый нашъ флангъ, также передъ полуночью, не доходя подошвы горъ, остановился и, разложивъ большіе огни, ждалъ утра.

Съ разсвѣтомъ слѣдующаго, 14-го дня, Генералъ-Маіоръ Бурцовъ завязалъ дѣло съ Турками, вышедшими противъ него изъ укрѣпленнаго за горами лагеря, и тянулъ оное до полудня. Между тѣмъ правый флангъ, безъ малѣйшаго со стороны непріятеля препятствія, перешелъ чрезъ Саганлугскій хребетъ горъ и въ 8-ми верстахъ отъ лѣваго фланга укрѣпленнаго Турецкаго лагеря расположился на бивакахъ.

На другой день, 15-го Іюня, по полудни въ 3 часа, Главнокомандующій, желая осмотрѣть непріятельскій лагерь, и взявъ съ собою два пѣхотные полка, двѣ легкія артиллерійскія роты и нѣсколько казаковъ, поднялся на верхъ высокой горы, раздѣлявшей насъ съ Турками. Непріятельскій лагерь былъ отъ насъ не болѣе какъ въ 4-хъ верстахъ, и видѣнъ какъ на ладони.

Множество разнообразныхъ и разноцвѣтныхъ палатокъ, какъ бурею раскиданныхъ по необширной, однакожъ прекрасной долинѣ, окруженной лѣсистыми горами, составляли красивый, но безтолковый лагерь Турковъ. Посреди сего стана, на невысокомъ холмѣ, стояла большая, круглая, зеленая, палатка самого Гагки-Паши; всѣ выгодныя вокругъ лагеря, возвышенія были укрѣплены полевыми орудіями.

При появленіи Графа Эриванскаго на вершинѣ горы, отдѣлявшейся отъ лѣваго непріятельскаго фланга двумя преглубокими оврагами и частымъ лѣсомъ, Турки высыпали изъ своихъ палатокъ, поспѣшно стали собираться, сперва въ небольшія кучи, а вскорѣ, составивъ толпы, разошлись по мѣстамъ боеваго порядка: двѣ толпы заняли лѣсъ, лучшіе наѣздники прискакали на вершину горы противъ Графа, и, разъѣзжая, стрѣляли изъ пистолетовъ. Около Пашинской Палатки, неподвижно, стояла нарядная толпа Турковъ; надобно полагать, что это были важные чиновники съ ихъ прислугою. По захожденіи солнца, Главнокомандующій возвратился въ свой лагерь.

Въ ожиданіи і пока оставленный за Карсъ-Чаемъ вагенбургь нашь стянется за Саганлугскій хребет, на мѣсто, занятое Корпусомъ, Главнокомандующій, и на другой и на третій день, 16 и 17-го Іюня, всегда въ одно время, въ 3 часа по полудни, ѣздилъ на тѣ-же окружающія лѣвый флангъ высоты, съ пламеннымъ желаніемъ выискать средство перейдти горы и атаковать Пашу. Близкое, въ 4 верстахъ, разстояніе до непріятельскаго лагеря, и вѣрный успѣхъ въ побѣдѣ, воспламеняли предпріимчивость Графа Эриванскаго, тѣмъ болѣе, что съ этой стороны атака часъ отъ часу дѣлалась необходимѣе, ибо Сераскиръ, по слухамъ, съ 30-тысячнымъ Корпусомъ выступилъ изъ Арзерума и спѣшилъ соединиться съ Гагки-Пашею. Для атаки-же сего послѣдняго съ тыла надобно было въ однѣ сутки перейдти до 50-ти верстъ, не отдыхая, атаковать и непремѣнно разбить Гагки-Пашу, иначе Паскевичъ могъ-бы себя поставить между двумя сильными огнями! И такъ,

Увѣрившись въ невозможности атаковать Пашу съ лѣваго фланга, и видя необходимость разбить оба непріятельскіе Корпуса до ихъ соединенія, Графъ приказалъ исполнишь слѣдующее.

Іюня 18-го; въ 4 часа по полудни, Корпусъ долженъ выступить впередъ по Арзерумской дорогѣ; вторая-же колонна, Генералъ-Маіора Панкратьева, для прикрытія сего движенія со стороны Гагки-Паши, должна идти опять, на прежнее возвышеніе и, въ боевомъ порядкѣ, стоять тамъ до темнаго вечера, а послѣ соединиться съ Корпусомъ. Такъ и было.

(с. 153)

Вторая колонна, въ 8 часа по полудни потянулась на высоты, прикрывавшія отъ насъ лѣвый флангъ непріятельскаго лагеря, гдѣ, какъ и до сего въ продолженіе трехъ дней было, выстроилась въ боевой порядокъ.

Турки, видя сіе уже въ четвертый разъ, появленіе Рускихъ считали обыкновеннымъ, наблюдательнымъ движеніемъ, и потому были совершенно спокойны—любовались нами.

Закатилось солнце, и по всему фронту 2-й колонны запылали огни, что для непріятеля было новостью; Гагки-Паша обратилъ на сіе все свое вниманіе и взялъ около своего лагеря строгую осторожность. Между тѣмъ уже Корпусъ нашъ давно выступилъ и тянулся по Арзерумской дорогѣ. Смерклось; вторая колонна, оставя по всей линіи огни, стала спускаться съ горъ и, перешедши около двухъ верстъ большимъ снѣгомъ, вытянулась по топкому ущелью по тропинкѣ, ведущей на Арзерумскую дорожку. Войска шли впередъ съ большою трудностію: множество горныхъ ручейковъ, отъ растаявающаго снѣга, скопившись въ ущельѣ, составили небольшую рѣчку и размягчили грунтъ земли до того, что и пушки и ихъ зарядные ящики, особенно послѣдующихъ орудій, увязали по самыя ступицы колесъ; надобно било выпрягать лошадей и съ большою трудностію вытаскивать на людяхъ!

Въ 2 часа ночи, прошедши не болѣе 6 верстъ, и переломавъ много осей, оглобель и прочаго, наконецъ мы вышли изъ ущелія и, утомленные до чрезвычайности, остановились на равнинѣ, въ 5-ти верстахъ отъ ночлега Корпуса. На другое утро, 19-го, догнавъ Корпусъ, мы составили его арріергардъ.

Послѣ вчерашняго ночнаго, по топкому, ломкому пути, утомительнаго перехода , хорошо было намъ, тихимъ, яснымъ утромъ, идти по дорогѣ, хотя и каменистой, однакожъ ровной и сухой, но не весело: мы шли въ арріергардѣ!

Въ полдень мы дотянулісь до спуска, извивающагося на треугольно-длинную равнину, оканчивавшуюся отъ насъ верстахъ въ 5-ти глубокимъ оврагомъ. При самомъ спускѣ на равнину устраивался нашъ обширный вагенбургъ; посреди сего огромнаго, но неизбѣжнаго корпуснаго тормаза, примѣтилъ я хлѣбосольную палатку добраго пріятеля моего Ильи!.. Рота, стѣсненная пѣхотою въ узкомъ и скалистомъ спускѣ, подвигалась впередъ медленно. Я завернулъ къ Ильѣ; онъ собирался обѣдать; я былъ голоденъ. Горячій супъ, жирная ветчина, зеленый горохъ, Донское! — Какое счастіе!.. Но вдругъ услышали мы ружейные выстрѣлы!..

С. 156

грянула пушка — другая — сраженіе! — Я выскочилъ изъ палатки, бросился на коня и помчался догонять роту. На второй верстѣ и догналъ ее, съ громомъ катящуюся по скату горы, усѣянному каменьями, между Егерьскою бригадою, назначенною въ подкрѣпленіе колонны Ген. Маіора Муравьева. Идемъ впередъ; пальба становится сильнѣе и сильнѣе; дорога хуже, каменистѣе: трещатъ и ломаются оси! Непріятельская кавалерія несется обогнуть наши фланги, особенно правый — ее встрѣчаютъ изъ 20-ти орудій ядрами и едва останавливаютъ картечами! Лѣвый нашъ флангъ также былъ смѣло атакованъ Турками, но ихъ еще смѣлѣе остановили и отодвинули назадъ. Двѣ непріятельскія колонны, скрывавшіяся до сего въ оврагѣ, съ двумя орудіями высыпали по скату горы, выше нашего лѣваго фланга, и поспѣшно огибая оный, намѣревались ударить въ тылъ колонны Г. Маіора Бурцова; но видя, что въ подкрѣпленіе сей колонны идутъ три баталіона пѣхоты, часть регулярной кавалеріи и до 10-ти орудій, и кромѣ сего два казачьи полка, посланные Г. Маіоромъ Панкратьевымъ изъ вагенбурга, Турки смѣшались, отступили, но не ушли: ихъ опрокинули и преслѣдуя отняли одну пушку. Къ 4-мъ часамъ вечера треугольно-длинная равнина совершенно была очищена отъ непріятеля; но тотчасъ послѣ этого мы были удивлены новою непріятельскою батареею, открывшею противъ нашего центра огонь съ высоты, за оврагомъ, и Турецкая пѣхота и кавалерія, казалось устроивались по скату горы! — «Это СераскирЪ, СераскирЪ!» заговорили въ нашихъ отдыхающихъ колоннахъ: «ОнЪ пришелЪ на помощь Гагки-ПашѢ!» Главнокомандующій сдѣлалъ новое распоряженіе къ атакѣ: наша вторая колонна, Генерала Панкратьева, живо спустилась въ глубокій оврагъ, перешагнула небольшую текущую тамъ рѣчку и стала подниматься все въ гору, на правый флангъ непріятельскій. Первая колонна Генерала Муравьева пошла правѣе насъ, по скату горы, имѣя направленіе обойдти лѣвый флангъ Турковъ. Между сими колоннами шла вся наша регулярная и нерегулярная кавалерія. Сераскиръ, увидѣвъ что мы обходимъ его фланги, оробѣлъ, приказалъ стрѣлять изъ всѣхъ своихъ пушекъ и между тѣмъ тихо отступать. Наша кавалерія не упустила случая заставить его прибавить шагу. Отступленіе Турковъ стало приходить въ безпорядокъ и вскорѣ превратилось въ бѣгство. Это было уже въ 7 часовъ вечера; преслѣдованіе продолжалось часовъ до 10-ти; Сераскиръ потерялъ 11 пушекъ.

Уже было темно, 9 часовъ вечера, когда наша пѣхота, спустившись съ горъ на небольшую лощину, остановилась биваками на дороге, идущей отъ лагеря Гагки-Паши въ Арзерумъ. — Графъ съ кавалеріею возвратился къ намъ около полуночи.

с. 158

Въ продолженіе этого дня войска наши были утомлены до чрезвычайности; ночлегъ нашъ былъ холоденъ, тѣсенъ, усѣянъ каменьями и ни у кого ни палатки, ни повозочки. Солдаты, завернувшись въ шинели, предались глубокому сну; лошади, не имѣя корму, ржали во всю ночь.

У меня, какъ у опытнаго, приноровившагося къ походнымъ нуждамъ артиллериста, лежали, на запасномъ лафетѣ, и солдатская палаточка, и чаёкъ, и водочка, и двѣ изломанныя оси. Во ожиданіи чая, я сидѣлъ передъ огонькомъ и, вычисливъ день прихода нашего къ Арзеруму, рисовалъ въ воображеніи своемъ огромность города, его красивое мѣстоположеніе, окрестности, Эвфратъ… — Вдругъ слышу голосъ Главнокомандующаго: «Чья это палатка?» — Моя, Ваше Сіятельство! отвѣчалъ я Графу. — Не угодно ли вамъ занятъ ее? — «А вы какЪ же будете?» — У меня есть другая. — «Хорошо, спасибо!» сказалъ мнѣ Графъ, и сошедши съ лошади, вошелъ въ мою солдатскую палатку, сѣлъ на разостланный на землѣ коверъ и, сдѣлавъ коротенькое распоряженіе на завтрашній день, легъ, завернулся въ шинель и казалось заснулъ.

с. 159

Два — и вдвое выше палатки — карабинера Эриванскаго полка стали на часы, у входа палатки, и караулили покой Эриванскаго. Другіе, при офицерѣ, 20 человѣкъ карабинеровъ расположились вокругъ моего огня, вынули трубки и, съ большимъ терпѣніемъ раскуривъ ихъ головешками, принялись, шопотомъ, разсуждать объ участи ихъ артельныхъ котловъ и отставшаго въ горахъ обоза. Въ часъ послѣ полуночи, Главнокомандующій вышелъ изъ палатки и сталъ у потухающаго огня. Я подошелъ къ нему. «А, здравствуйте! Что вы не спите? — Потомъ взглянувъ на востокъ, сказалъ: «Кажется, скоро начнетъ разсвѣтать? — Я молчалъ; до восхожденія солнца оставалось еще часа четыре, а Графу хотѣлось чтобъ оно сей часъ выпрыгнуло изъ за горъ: лагерь Гагки-Паши не выходилъ изъ головы Графа. «НѢтЪ-ли у васЪ чаю?» спросилъ меня Графъ. — Есть. — Дайте мнѣ, да велите разложитъ огня: я озябЪ.» Черезъ часъ Главнокомандующій опять вошелъ въ палатку, легъ, и уже вышелъ изъ оной на разсвѣтѣ. — Всѣ поднялись, зашевелились и черезъ полчаса все тронулось: войска пошли въ тылъ непріятельскаго лагеря.

Генералъ-Маіору Бурцову, остававшемуся съ своей колонной на треугольно-длинной равнинѣ, противу войскъ Гагки-Паши, еще вчера вечеромъ было послано приказаніе отъ Графа, чтобы онъ, сего дня, 20-го числа, чуть свѣтъ оставилъ свой постъ и слѣдовалъ бы за Корпусомъ.

с. 160

Въ 9 часовъ утра, войска наши поднялись на верхъ горы и въ тылу отъ Турецкаго укрѣпленнаго лагеря, въ 2 верстахъ, занявъ превыгодную позицію, остановились въ боевомъ порядкѣ и ждали отряда Генерала Бурцова.

Главнокомандующій, увидѣвъ непріятельскій лагерь на прежнемъ мѣстѣ и приготовляющимся къ защитѣ, былъ весьма радъ.

Съ двухъ батарей, въ 6 орудій, устроенныхъ Турками на высотѣ, противъ нашей позиціи, былъ открытъ сильный огонь; но ядра ихъ ложились передъ нами безвредно. Другая батарея, позади и лѣвѣе сихъ, противъ нашего праваго фланга, также приударила было изъ 3-хъ орудій, но послѣ нѣсколькихъ выстрѣловъ перестала: ядра падали отъ насъ въ полуверстѣ!

Такимъ образомъ прошло болѣе часу — Бурцова не было — мы стояли неподвижно; Турки устали стрѣлять, и предполагая въ нашемъ бездѣйствіи какую-либо пагубную для нихъ хитрость, стали приходить въ смятеніе, страхъ, и понемногу, оставляя лагерь, подниматься на укрѣпленную, на правомъ ихъ флангѣ, гору: нѣкоторые потянулись за сію укрѣпленную гору.

с. 161

Главнокомандующій, примѣтивъ робость Турковъ, тотчасъ приказалъ, не ожидая уже Бурцова, съ барабаннымъ боемъ двинуться впередъ: самъ онъ повелъ первую колонну прямо на непріятельскій лагерь; нашей, второй колоннѣ, приказалъ идти на батареи, устроенныя Турками на возвышеніи, противъ занимаемой нами позиціи; остальныя три колонны пошли въ право, для пересѣченія дорогъ, идущихъ къ Араксу.

По приближеніи второй колонны къ батареямъ, Турки, и до сего еще грознаго движенія оробѣвшіе, хотѣли было остановить насъ ядрами, но послѣ двухъ нескладныхъ залповъ, увидѣвъ что пѣхота наша прибавила шагу, артиллерія пошла рысью, бросили свои батареи, пушки, и кинулись къ своему лагерю, гдѣ уже первая колонна, завладѣвъ орудіями, стоявшими передъ палаткою Гагки-Паши, преслѣдовала бѣжавшихъ, за укрѣпленную гору, Турковъ.

Не останавливаясь на брошенныхъ Турками батареяхъ, вторая колонна поспѣшно стала сходить на равнину, по скалистому и весьма крутому спуску горы; артиллерія, привыкшая ходить безъ дорогъ, то же смѣло спускалась гдѣ попало.

Сошедши на равнину и оставивъ два изломавшіеся зарядные ящика, я долженъ былъ идти на рысяхъ, чтобъ догнать егерей, бѣжавшихъ на правый непріятельскій флангъ лагеря, оставляемый ими съ безтолковымъ сопротивленіемъ.

с. 162

Егери, преслѣдуя Турковъ по пятамъ, были отъ меня въ полуверстѣ; лошади мои едва тянули. Наконецъ я догналъ ихъ уже въ лѣсу, можно сказать, завязшихъ на узкой и застановленной непріятельскою артиллеріею и обозами дорогѣ. Не было возможности идти далѣе: приказали остановиться. Жаръ былъ нестерпимый, усталость людей неимовѣрная; лѣсокъ оживилъ насъ своею благотворною тѣнью; я чуть дышалъ отъ усталости и жару; но солдаты — удивительное дѣло! — увидѣвъ, что нѣкоторые изъ ихъ передовыхъ товарищей поживились изъ разбросаннаго Турками обоза бѣлыми сухарями и мукою, бѣгали къ арбамъ, набирали того и другаго какъ можно болѣе, и лазали по оврагамъ горъ для отыскиванія воды, чтобъ размочить и попробовать вкусъ Турецкаго сухаря.

Въ часъ по полудни вторая колонна расположилась биваками на мѣстѣ уничтоженнаго непріятельскаго лагеря: остальныя части войскъ нашихъ преслѣдовали Турковъ, по разнымъ направленіямъ, до поздняго вечера.

Ты уже знаешь, что Гагки-Паша, со всѣмъ его наряднымъ причетомъ, въ этотъ день былъ взятъ въ плѣнъ и представленъ предъ Графа Эриванскаго. Говорятъ, что Паша никакъ не хотѣлъ отдать сабли своей взявшему его Подполковнику Верзилину.

с. 163

«Я самъ лично отдамъ саблю мою вашему Главнокомандующему!» говорилъ Паша. И точно, будучи представленъ передъ Графа Эриванскаго, онъ, отдавая мечъ свой, сказалъ: «Генералъ! эту саблю отдаетъ вамъ Паша, какого вы еще никогда не имѣли у себя въ плѣну.» — На слѣдующее утро я ходилъ взглянуть на Гагки-Пашу. Окруженный своими, Паша сидѣлъ внутри палатки, передъ входомъ въ оную, и съ привычною важностію курилъ табакъ; но мрачность лица его, и глубокое, горестное безмолвіе его свиты, сильно выражали страданіе растерзаннаго самолюбія.

Гагки-Паша, славящійся между Турками своими воинскими достоинствами, тогдашняя надежда Сераскира и многочисленныхъ жителей Арзерума, былъ, какъ непреодолимый оплотъ, поставленъ на Саганлугскомъ хребтѣ противу Рускихъ; но жестоко обманутый переправою нашихъ войскъ и наконецъ разбитый, въ плѣну, могъ-ли онъ спокойно сидѣть и курить табакъ?

Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ занимаемой Пашею палатки, на прежнемъ мѣстѣ, стояла его собственная, обширная зеленая палатка; но она уже служила пріемною Графу Эриванскому; предъ входомъ въ оную, стоялъ маленькій домикъ Графа.

с. 164

Въ 9 часовъ утра, 21-го, дородный Гагки-Паша, окруженный своею свитою, шагомъ ѣхалъ на Русскихъ дрожкахъ въ Карсъ. Въ это время рота моя, стороною, по каменьямъ, не разбирая рытвинъ, съ громомъ отъ колесъ, обгоняла Пашу. Отдохнувшія лошади, сильно упираясь, форкали и бодрились какъ на парадѣ; артиллеристы пѣли пѣсни. Гагки-Паша съ удивленіемъ смотрѣлъ на красивыхъ и добрыхъ лошадей и на легкость катящейся артиллеріи. Егерьская бригада поспѣшала въ Хоросань.

Въ 5 часовъ вечера мы дошли до замка Миджингертъ, гдѣ и ночевали.

22-го числа, сдѣлавъ около 40 верстъ, въ 4 часа вечера бригада пришла въ селеніе Хоросань и расположилась лагеремъ на прекрасной равнинѣ, въ одной верстѣ отъ Аракса; здѣсь найдено много пороху, артиллерійскихъ снарядовъ и, разнаго хлѣба, брошеннаго Турками.

Передъ полуднемъ, отошедши отъ селенія Хоросань верстъ 20, на привалѣ, мы сошлись съ главнѣйшими силами Корпуса. Съ высокихъ безплодныхъ горъ, на обширную плодоносную равнину, орошаемую узорчато-извивающимся Араксомъ, поспѣшно спускался вагенбургъ. Въ два часа по полуди колонны двинулись впередъ; въ 5 часовъ вечера, проходя по лѣвому берегу Аракса, я съ удивленіемъ смотрѣлъ на огромной величины мостъ Кепри-КевЪ, и проѣхавъ по его испортившейся поверхности, невольно вспомнилъ о Дрезденскомъ мостѣ: тотъ щеголеватѣе, этотъ огромнѣе.

с. 165

Далѣе, въ 2-хъ верстахъ, бѣлѣлись палатки главной квартиры, куда мы вскорѣ пришли и остановились лагеремъ; но уже Главнокомандующаго не застали: онъ, получивъ извѣстіе, что Турки оставляютъ крѣпость Гассанъ-Кале, лежавшую отъ насъ по дорогѣ къ Арзеруму въ 20-ти верстахъ, и что всё возможное они забираютъ съ собою, тотчасъ опять сѣлъ на коня и съ авангардомъ поспѣшилъ туда.

Въ 9 часовъ утра, 24 Іюня, Корпусъ со всѣми его тяжестями стянулся къ Гассанъ-Кале, и подъ его высокими, зубчатыми, двойными стѣнами расположился лагеремъ. Здѣсь найдено 30 орудій и много артиллерійскихъ и провіантскихъ запасовъ. Говорятъ, что крѣпость сія построена еще въ славныя времена Римлянъ.

Крѣпость Гассанъ-Кале чрезвычайно какъ ловко поставлена, для защиты Арзерума съ восточной стороны.

Цѣпь горъ, до сего извивающаяся въ параллель лѣваго берега Аракса, вдругъ у Гассанъ-Кале поворачивается на сѣверо-западъ и образуетъ уголъ, съ выдавшимся предъ онымъ скалистымъ холмомъ; на плоской поверхности сего холма построена цитадель, а къ западу, по отлогостямъ холма и горъ, составляющимъ какъ бы входящій уголъ гласиса, тянутся крѣпостныя зубчатыя стѣны, вмѣщающія въ себѣ городъ.

с. 166

Предмѣстія амфитеатромъ стелются по скатамъ горъ и наконецъ, выше, въ полугорѣ, нѣсколько красивыхъ, отдѣльно стоящихъ загородныхъ домиковъ, осѣняемыхъ стройными тополями, заставляютъ посмотрѣть на себя съ удовольствіемъ и заманиваютъ побывать тамъ; но необходимость отдохновенія была для меня сильнѣе привлекательной красоты домиковъ: я даже не былъ ни въ крѣпости, ни въ цитадели.

Іюня 25-го былъ парадъ. Грозные полки Кавказскаго Корпуса, въ день рожденія Царя своего, съ умиленіемъ молились о Его здравіи, и съ благоговѣйнымъ колѣнопреклоненіемъ благодарили Бога за побѣды.

Всѣ думали, что въ этотъ день будетъ растахъ: солдаты послѣ обѣда отдыхали, а передъ вечеромъ принялись было за пѣсни. У Главнокомандующаго былъ обѣденный столъ и гремѣла музыка.

Вдругъ войскамъ приказано быть, къ 4-мъ часамъ, готовымъ къ выступленію, и въ 5 часовъ вечера Корпусъ пошелъ впередъ. Всѣмъ обозамъ, до послѣдней повозочки, велѣно остаться, и подъ стѣнами крѣпости присоединишься къ вагенбургу.

Причиною сего неожиданнаго похода было извѣстіе, что Арзерумъ сдается безъ сопротивленія: и Главнокомандующій поспѣшилъ, чтобы застать жителей Арзерума въ такомъ добромъ расположеніи.

с. 167

Въ 11 часовъ ночи, не доходя до Арзерума 15-ти верстъ, войска остановились.

Утромъ слѣдующаго, 26-го дня, явились къ Графу два депутата: одинъ изъ нихъ отъ народа привезъ и показалъ письменное согласіе о покорности жителей; другой, отъ самого Сераскира, разсказывалъ, что крѣпость не будетъ сопротивляться, но что появленіе вашихъ войскъ предъ Арзерумомъ можетъ взволновать народъ, и безъ того уже подстрекаемый буйными людьми къ сопротивленію…. — Графъ Эриванскій приказалъ бить сборъ; Корпусъ двинулся впередъ; это было въ 8 часовъ. Утро было тихое, ясное, дорога ровная, посольство изъ Арзерума не предвѣщало кровопролитія; все соотвѣтствовало нашимъ мирнымъ ожиданіямъ; всѣ были веселы, какъ будто-бы шли въ гости. Но вошедши въ ущелье, ведущее на хребты горъ, съ которыхъ, говорили намъ, откроется славный Арзерумъ, мы были встрѣчены сильнымъ удушающимъ вѣтромъ, который по мѣрѣ нашего приближенія къ городу, становился сильнѣе, сильнѣе и засыпалъ насъ пылью. Чистое до того небо задернулось снѣговыми облаками; безпрестанно усиливавшійся вѣтръ сдѣлался сырой, холодный.

с. 168

Наконецъ мы, покрытые пылью, прозябнувшіе отъ холода, поднялись на горы, спустились на Арзерумскую равнину, и въ 5-ти верстахъ отъ города остановились биваками; но Арзерума еще не видали. Я поскакалъ на превысокій холмъ, съ надеждою увидѣть городъ, но напрасно: укрѣпленная Турками гора Топъ-дахъ заслоняла его и грозила приближавшимся къ нему. На каменистой вершинѣ холма, гдѣ дулъ сильный и холодный вѣтръ я примѣтилъ Графа Эриванскаго: въ теплой шинели, облокотясь на камень лѣвымъ локтемъ, одинъ, задумчивый, лежалъ онъ противъ вѣтра и противъ батарей, построенныхъ Турками на вершинѣ Топъ-даха, для встрѣчи Рускихъ.

За длиннымъ и отлогимъ скатомъ горы Топъ-дахъ, протягивающимся отъ южной, отрубистой стороны оной, до подошвы сѣверной стороны Арменскихъ горъ, на пространствѣ двухъ верстъ, стояла наша Егерьская бригада, и между ею моя легкая рота; предъ нами тянулся глубокій оврагъ. Еще строющіеся егери не успѣли выслать за оврагъ стрѣлковъ, какъ вдругъ нѣсколько лихихъ Турецкихъ наѣздниковъ, прискакавшихъ изъ Арзерума, явились передъ нами на покатости холма, и, смѣло разъѣзжая взадъ и впередъ, начали стрѣлять по цѣпи нашихъ Казаковъ. Графъ приказалъ не отвѣчать имъ ни однимъ выстрѣломъ.

С. 169

Наѣздники горячились, стрѣляли и дерзко приближались къ Казакамъ: тѣ отступали. Егери выслали стрѣлковъ и резервы: наѣздники назадъ, назадъ и скрылись за возвышеніе. Я поскакалъ туда, чтобы утѣшиться — взглянуть на Арзерумъ.

«Какой обширный городъ, и какъ прелестно разстилается и зеленѣетъ передъ нимъ пространная равнина, орошаемая Евфратомъ! Сколько красивыхъ и смѣлыхъ минаретовъ, какое множество куполовъ, украшающихъ собою мечети Мусульманскія, и какъ еще много уцѣлѣло остроконечныхъ куполовъ церквей Армянскихъ!» восклицалъ я при первомъ взглядѣ на Арзерумъ. «Ну, любезный!» сказалъ я стоявшему со мною товарищу въ любопытствѣ. «Есть надежда отдохнуть здѣсь порядочно.» — Но удовольствіе наше вдругъ было прервано скакавшими на нашу цѣпь Казаковъ Дели-Башами! Засвистали пули. Мы съ товарищемъ давай Богъ ноги — въ лагерь.

Іюня 27-го, Главнокомандующій, будучи увѣренъ, что городъ въ этотъ день покорится намъ добровольно, приказалъ нашей второй колоннѣ съ ея артиллеріею приготовиться къ парадному вступленію въ Арзерумъ. Всѣ приодѣлись какъ нельзя лучше и съ нетерпѣніемъ ждали приказанія. Но, около 10-ти часовъ утра, явился къ Графу градской старшина, посланный отъ Сераскира съ просьбою: отложишь вступленіе Русскихъ войскъ до 4-хъ часовъ вечера. Главнокомандующій былъ недоволенъ этимъ, однакожъ согласился отсрочить до З-хъ часовъ.

Между тѣмъ, въ 9 часовъ утра, Турки, съ укрѣпленной горы Топъ-дахъ, изрѣдка стрѣляли по нашимъ передовымъ бекетамъ и фуражерамъ; послѣ полудня выстрѣлы ихъ становились все чаще, и напослѣдокъ сдѣлались безпрерывными: нѣсколько ядеръ упало передъ нарядными колоннами егерей!.. Главнокомандующій разсердился: приказалъ войскамъ строиться въ боевой порядокъ, сѣлъ на коня и велѣлъ слѣдовать за собою.

Музыка, барабаны, горны, визгъ непріятельскихъ ядеръ и стукотня артиллерійскихъ колесъ 40-ка орудій съ ихъ зарядными ящиками, быстро катящихся по каменистому грунту къ укрѣпленной горѣ: все это вмѣстѣ, послѣ тихаго дня и мирныхъ ожиданій, очень походило на жестокій морской шквалъ.

Прежде чѣмъ наши колонны со всѣхъ, кромѣ западной, сторонъ вскарабкались до половины крутаго и каменистаго ската горы, Турки бросили свои батареи и убѣжали въ городъ. Еще изъ жерлъ орудій непріятельскихъ батарей, отъ послѣднихъ выстрѣловъ не пересталъ идти дымъ, какъ уже 16 легкихъ, по правую сторону оставленной батареи, и 8 батарейныхъ орудій по лѣвую, были поставлены, заряжены, наведены: съ нетерпѣніемъ ждали приказанія начатъ пальбу.

с. 171

При появленіи нашихъ войскъ на верху Топъ-Даха, Турки, съ наружныхъ батарей, устроенныхъ передъ восточнымъ форштатомъ, открыли по насъ жестокую пальбу: ядра летали черезъ наши головы, гранаты лопались передъ нами. «Батареи готовы, Ваше Сіятельство! Прикажете стрѣлять?» спросилъ у Главнокомандующаго Начальникъ Артиллеріи. — НѢтЪ, погодите; —отвѣчалъ Графъ. — «Я далЪ Сераскиру слово ждать до 3-хЪ часовЪ и сдержу его.» До условленнаго срока оставалось 6 минутъ. Настало 3 часа — и 3 батареи (каждая по 8-ми орудій) тремя мѣткими залпами горько заставили замолчать непріятельскія батареи и напомнили Сераскиру о условіи сдать крѣпость. Съ южной стороны форштата показалась депутація: батареи наши прекратили огонь. Белгаръ Бекъ (Военный Губернаторъ) Арзерума, поднесъ Графу Эриванскому ключи крѣпости.

Послѣ сего Главнокомандующій приказалъ Генералу Панкратьеву съ его второю колонною парадно вступить въ Арзерумъ.

Надобно было видѣть съ какимъ нетерпѣливымъ удовольствіемъ солдаты наши спѣшили спустишься съ Топъ-Даха на дорогу. Гора эта, съ юго-западной стороны, весьма крута, камениста, и не имѣетъ ни тропиночки.

с. 172

Не смотря на сіе, колонна сошла, скатилась па дорогу въ двѣ минуты, и даже артиллерія, лавируя по скату горы внизъ, спустилась весьма скоро, принесши въ жертву Топъ-Даху одинъ зарядный ящикъ.

Приоправившись, колонна выстроилась передъ восточными (Карсскими) воротами форштата, съ барабаннымъ боемъ и музыкою вступила въ предмѣстіе Арзерума и продолжала слѣдовать далѣе.

Узкая, извилистая, тѣсно обставленная закоптѣлыми домами, и устланная, точнѣе же сказать усыпанная, голышемъ, и, отъ избытка фонтановъ, всегда грязная улица, вела насъ къ восточной стѣнѣ крѣпости и цитадели. Турки заперли домы свои и ни одинъ изъ нихъ не смѣлъ или не хотѣлъ взглянуть на Рускихъ. За то Армяне всѣ высыпали изъ домовъ своихъ: мужчины, снявъ чалмы, тѣснились по улицѣ, а дѣти и женщины, съ полуоткрытыми лицами, стояли на плоскихъ крышахъ домовъ своихъ, и всѣ, съ живѣйшимъ чувствомъ радости, становясь на колѣни и воздѣвая руки къ небу, крестились, кланялись, плакали отъ умиленія, и подбѣгая къ офицерамъ и солдатамъ, прикасались къ ихъ платью.

с. 173

Прошедши улицу и небольшой каменный, надъ неопрятною рытвиною, мостъ, мы повернули на лѣво, и между крѣпостнымъ рвомъ и неопрятною рытвиною, по гладкой и широкой улицѣ, взводами, торжественно маршировали къ огромнымъ крѣпостнымъ Тавризскимъ воротамъ. По всей длинѣ восточной стѣны крѣпости и цитадели, между зубцами, въ высокихъ (въ аршинъ) цилиндрическихъ шапкахъ, съ ружьями и трубками, неподвижно сидѣли смѣлые Дели-Баши, а по цитадельной стѣнѣ Арнауты.

Миновавъ первыя и вторыя крѣпостныя ворота, мы повернули на право, и опять узенькою улицею, вдоль восточной же стѣны, въ гору потянулись къ стѣнамъ цитадели. Дошедши до ея крѣпкихъ желѣзныхъ воротъ, колонна остановилась. Ворота цитадели были заперты: Арнауты перемѣнили свое намѣреніе сдать цитадель, и кричали намъ, что они будутъ защищаться до послѣдней крайности. Объ этомъ неожиданномъ упорствѣ Генералъ Панкратьевъ послалъ доложить Главнокомандующему, остававшемуся на горѣ Топъ-Дахѣ. Графъ приказалъ взять цитадель приступомъ. Арнауты, увидѣвъ къ сему рѣшительное приготовленіе, отворили ворота. 42-й Егерскій полкъ занялъ цитадель, а моя легкая рота, не имѣя возможности въехать внутрь цитадели, обошла оную по западной сторонѣ и вломилась на сѣверную батарею, пристроенную къ стѣнѣ цитадели. На этой батареѣ стояло 14 большихъ заряженныхъ крѣпостныхъ пушекъ.

с. 174

Разсчитавъ своихъ людей по Турецкимъ орудіямъ и приготовившись к стрельбѣ, мы смѣло ручались за спокойствіе сѣверной части города и его форштатовъ.

Начальникъ Артиллеріи потребовалъ меня къ себѣ па Топъ-Дахъ. Онъ поручилъ мнѣ сдѣлать и представать къ нему вѣдомость всей имеющейся въ Арзерумѣ Турецкой артиллеріи и всему принадлежащему къ ней имуществу.

Главнокомандующій, окруженный Штабомъ своимъ, полками и артиллеріею, расположенными по обѣ стороны горы и въ низу, на дорогѣ, противъ воротъ восточнаго предмѣстія, стоялъ на вершинѣ горы и не сводилъ глазъ съ Арзерума. Довольный, что покореніе многолюднаго и крѣпкаго города не стоило Рускимъ ни капли крови, онъ все еще, зная коварство всегда непріязненнаго къ намъ Азіатскаго народа, безпокоился о второй колоннѣ до тѣхъ поръ, пока Генералъ Панкратьевъ донесъ ему, что мѣры безопасности уже всѣ приняты и всякое со стороны Турковъ покушеніе уже было-бы тщетно.

Было 7 часовъ вечера. На превысокой сѣверо-западной башнѣ цитадели развѣвалось знамя Русское, играла полковая музыка и разносились пѣсни Русскія; за высокими, зубчатыми стѣнами города Арзерума гордо расхаживали часовые Русскіе и на зеркальныхъ стволахъ ихъ ружей рѣзвились яркіе лучи закатывавшегося солнца.

 

Сентября 12-го 1829 года.

Арзерумъ.