В книге “Речь Реки” (360 стр.) философа, культуролога Рубена Саркисовича Ангаладяна – 52 эссе. Число 52 – это количество полных недель в году. Каждое эссе – как удар метронома, удар, заставляющий думать, задуматься, погрузившись в себя. Иначе, без само-погружения читать и воспринимать эти эссе и смыслы в них невозможно. Но кто читает, кто прислушивается, кто задумывается? Только те немногие, кто понимает уровень, кто думает о смыслах, кто открыт к неожиданным ракурсам, кто ценит свободомыслие. Эссе, большей частью написанные с 1990-ых в Петербурге и изданные 10 лет назад микроскопическим тиражом в 150 экземпляров, не услышаны, в первую очередь, армянами – так, как должно было бы быть услышанными и не осмыслены. К сожалению, на момент выхода книги, события в стране и мире развивались так, что книга осталась незамеченной. А жаль…

52 – это и число, связанное с единственным в мире т.н. 52-герцовым китом, у которого крайне необычное пение на частоте 52 Гц. Его называют самым одиноким китом в мире. Таким “одиноким китом” был тысячу лет назад и Григор Нарекаци: в те времена его, монаха, и критиковали, и обвиняли, и даже были попытки насилия. Сегодня, спустя тысячу лет, Нарекаци – святой Армянской Апостольской церкви, а Католическая церковь считает его одним из тридцати шести «Учителей церкви». В этом году 60 лет, как в 1969 году по инициативе профессора Левона Мкртчяна в Ереване были опубликованы избранные главы (5) «Книги скорбных песнопений» Нарекаци в переводе на русский язык Наума Гребнева. Перевод Нарекаци сделал и Рубен Ангаладян, был отснят даже документальный фильм, в котором стихи читал выдающийся актёр Сос Саркисян.

Предлагаем эссе Рубена Саркисовича из указанной книги (стр. 69-74), написанное 29 сентября 2003 г., но по-прежнему актуальное ныне для армян и Армении, в свете изменившейся “вдруг” реальности.

Другие работы Рубена Ангаладяна – https://crossroadorg.info/ruben-angaladyan/

ГРИГОР НАРЕКАЦИ. ГОРДЫНЯ ЗАМКНУТЫХ СИСТЕМ

РУБЕН АНГАЛАДЯН

Это название, как фразу, я услышал несколько лет назад из уст моего друга, который горячо и убежденно говорил о путях развития современной цивилизации. Моя сегодняшняя работа так же посвящена удивительному синтезу, который был важнейшим вектором познания человека и мира чуть более тысячи лет назад.

Молитва – слишком личное, слишком закрытое состояние души для того, чтобы посторонние могли проникнуть в эту область духовной жизни. Но у молитвы есть определенная незащищенность, открытость и есть вход. Действительно, молитва не есть лишь устремленность и искренность молящегося в своем слове, обращенное к Всевышнему, но и глубокое сочувствие к ближнему, – слово которое еще не созрело в «глубине сердца» и не услышано еще Богом. Стало быть, система этих взаимоотношений – важнейший иммунитет для каждого, кто живет в очищающей ауре религии и искусства. Искусство – есть оправдание религии. Именно этим объясняется закрытость чувств, или глубокое, личное переживание человека внутри своего воображения и своей чувственной перспективы, которая часто становится символом реальности. Стоит молящемуся лишь запрокинуть вверх голову, чтобы уйти в просторы вселенной, или же направить взгляд вниз, в бесконечно терпеливую землю… Как-то итальянский кинорежиссер Микеланджело Антониони высказался по поводу того, что «живущие по берегам По действительно влюблены в свою реку, которая в известном смысле подобна деспоту в своей долине». Так можно сказать и об Арарате, и о родине, и о каждом великом творце, и о самой молитве, которая не только необходимость или сладчайшая обязанность для монаха, для истинного верующего, но и организующая основа (в том числе и ритмическая) как в монастырской жизни, так и в обычных днях.

Признаться, я не представляю Григора Нарекаци лишь отшельником, отрешенным, бледным, чуть ли не болезненным аскетом за чтением рукописей или сочинением стихов под светом лучины или свечи. Это был живой подвижный, любознательный и пытливый человек. Меня интересует степень причастности поэта толкованию и к движению павликианства. Без этой составляющей трудно понять полноту его поэтической мысли. Его целостное восприятие мира. И поэтому я не вижу его всегда в таком состоянии, но сегодняшняя исследовательская, литературоведческая мысль его отражает именно таким. Монах стал поэтом, и слово Божье стало словом поэта. Как произошло это смещение? Эта метаморфоза? Божье слово не имеет возраста и лица, имеет лишь приблизительное место, где оно рождено или осмыслено. Для него нет выше веры, нежели глубина человеческой души – единственный храм, и единственный тайник сомнения, что и есть вход в познание. Познание для него и есть вера, и в этом он ближе к сегодняшнему мировосприятию. Поэтический словарь конкретен и вдохновлен тем или иным человеком, которого люди называют поэтом. Абсолютность «Книги скорби» или «Книги скорбных песнопений» в том, что забери слово и рухнет весь этот идеальный дом, этот монолог, архитектоничный, понятный, но всегда загадочный как сфинкс в пустыне времени и созерцания.

Сам поэт, возможно, был человеком не только любознательным и подвижным, но и умел веселить и веселиться, умел чувствовать маленькие радости физического существования, которые дополняют эмоциональный регистр удивительными оттенками земного бытия. Вот он лежит на свежескошенной траве, а лучи осеннего теплого солнца играют на его лице, отражая мягкую улыбку поэта… Лучи солнца высвечивают мягкую улыбку духовного мира и блаженство физического существования, все это зримо видит поэт. Его хрупкий, но крепкий организм был тысячью невидимых нитей связан с миром. Вот на миниатюре 12 века Григор Нарекаци стоит во весь рост и смотрит мимо нас. Что передает в его взгляде художник-миниатюрист? Может свое представление о гармонии человека и слова, о гармонии чувств. Нет ничего такого, что могло нарушить эту тишину веков, это человеческое смирение, это молчание поэта. Но обратите внимание на пристальный энергичный взгляд монаха, он полон внимания и ума, а руки, держащие крест и книгу полны уверенности и силы.

Г. Нарекаци был поэтом и композитором, предвосхитившим свою эпоху, которая качественно будет отличаться от последующих веков, и сделал он это как-то легко и естественно. Именно поэтому я все время хочу его видеть за рамками национальной литературы, культуры, которые с точки зрения сегодняшних исследователей провинциальные, что означает – вторичные. А между тем необходимо помнить то обстоятельство, что Армения, принявшая христианство как государственную религию еще в 301 году первой стала ВЫСТРАИВАТЬ СИСТЕМУ ХРИСТИАНСКИХ ЦЕННОСТЕЙ В САМОМ ТЕЛЕ ГОСУДАРСТВА. Это означает испытание и универсализация как самого христианства как жизненного пространства, которое должно было вовлечь христианство в лоно человеческого мира. Христианство в Армении вначале было воспринято как чудо и шарлатанство, как зло и добро одновременно, как откровение мудрости и как смешные истории, как практические знания и как ненужная болтовня. Однако массового поклонения Христу в Армении не было даже через сто лет после принятия христианства. Но тогда почему такая спешка со стороны армянского царя Трдата III, который после серьезных колебаний и неудавшихся попыток принимает решение внедрить это учение в Армению? Христианство было тем вектором, или, образно говоря, теми подпорками, которые должны были укрепить разваливающуюся систему государственной власти в стране, деформированная с одной стороны Римом, а с другой – Парфией, и далее Сасанидами. Религия насаждалась по политическим и государственным мотивам, но и она не спасла страну от распада. Так через семьдесят с небольшим лет Армения раскололась на две составляющие – на Великую и Малую. Две Армении – две жизни, два воображения, две судьбы и даже два языка. И это уже новая биография народа. Апостольская церковь это или вовсе не понимала, либо понимала с трудом.

Напомню, что еще в дохристианской Армении народ начал выделять себя из окружающего мира и таким образом стал формировать свое национальное самосознание. Регион, из которого народ стал выделять себя, был многоликий, разнородный, огромный, очень динамичный, таковым он остается все эти тысячелетия. Итак, кто эти армяне? С наших сегодняшних позиций можно с уверенностью сказать, что армяне европоцентристы по своему миропониманию, мировоззрению, хотя по мироощущению, скорее, – народ восточный. Это двойственность мысли и тела, – его тело здесь на востоке (вся наша бытовая культура окрашена, если не пропитана «восточностью»), а профессиональная – западная. Эта двойственность, на мой взгляд, живуча от того, что в этногенезе армянского народа участвовали два непохожих рода, происхождения и воззрения которых в той или иной степени нашли внешний компромисс в самой нации, но они остались оппонирующими в своей основе. В таком положении я вижу, скажем, германскую нацию, которая в конфликтные, в переломные исторические периоды своей биографии вдруг может проявить крайнюю эксцентричность. На мой взгляд, чувственный и мировоззренческий векторы нации плохо взаимосвязаны, а иногда и вовсе непослушны единому центру воли в национальном сознании. Провоцируемый определенными идеями и ситуациями, их беглым и эмоциональным анализом нация становится на путь выделения своего «Я» из контекста исторических реалий, или еще хуже, из европейского исторического контекста. Сказанное выше о немцах, мы можем наблюдать и с армянской нацией. Иногда ее преждевременное выделение из региона вызывает недоумение и сожаление, а неправильная оценка действительности или собственных возможностей делает нацию не только уязвимой, но и ставит ее на грань исчезновения.

Все это я развиваю лишь для той цели, чтобы сказать: великие творцы отражают не только характер или действия нации в той или иной исторической ситуации, но и выводят определенные модели поведения, которые должны раскрыть достоинства и недостатки, особенности народа. Скажем, Егише Чаренц отражает в нашей новейшей литературе все это сполна, вспомним как футуристические опыты, так и рубайяты. Эта двойственность характерна и для монаха Х века Григора Нарекаци.

С наших позиций, действительно, христианская культура, которая развивалась после принятия Арменией, а потом и Римом нового учения шла двумя путями: Восточная ветвь (армянско-сирийская) и Западная (римско-византийская) создали условия нового синтеза, который в большей своей части и состоялся. Так выстраивалась модель христианской культуры. Однако Армения 4 – 11 веках была на пол шага впереди западной ветви, ибо быстрее усваивала все новое, и творчески (молодая нация) с глубокой искренностью переосмысливала христианскую доктрину. И на это было немало причин: 1. Армения быстро усваивала и трансформировала христианские ценности, ибо ее территория была намного меньше, чем у Рима, и народ был более или менее однородный, и что более важно стремился к объединению, 2. За создание института церкви Трдат III принялся энергично и решительно, желая спасти от разрушения или раскола сам механизм государства, 3. И самое главное – христианство находило и выявляло национальное лицо армян. В начале пятого века была подготовлена и важнейшая часть национального самосознания –  язык и письменный алфавит, а так как он выстраивал и ограждал Армению от региона и мира, то в этой условной стене было вырублено окно – праздник переводчика. Переводная литература, включающая всю мировое наследие, стала важной частью национальной культуры. Культура выявляла самобытность армянской нации, ее двойственность, ее силу и ее недостатки. Национальная жизнь, национальный характер и психология, которые формировались в течении веков, как проявление системности внутри армянских государств насколько возможно состоялись именно благодаря христианству. Однако с падением Анийского царства (1045г.) на этих этнических территориях жизнь нации стала похожа на кошмар, был потерян системный иммунитет. И наступил период продолжительного распада нации, которая вошла в ХХ век лишь мало организованными общинами, но очень прочными семьями. Что касается государственных образований, то последние были меликства, которые так же были давно потеряны.

И если в поэтическом слове армяне достигли своей вершины уже в 10 веке (сюда относится и эпос), то, скажем, в живописи (миниатюра) только в 12 веке. На мой взгляд, самый яркий армянский художник того времени – Григор, который выявил как армянский национальный типаж, так и форму, цвет, психологическое мышление армянина. В музыке мы находим шараканы.

Нарекаци – бесспорно выходит за рамки не только сирийской, византийской, но всей христианской литературы и приближает слово к некой универсальной гармонии, создав удивительный символ – «чистый текст». Он был поклонником и продолжателем движения павликиан, чей комментарий евангелия носит системный характер восприятия божественного и человеческого. Павликиане (зародилось движение в VII в. в Армении), выдворенные из страны, они опередили время, изменив не только мировоззрение армян, но и не формальную суть ближневосточной и европейской религиозной доктрины.

Его поэма – это выпуклый знак внутри национальной и мировой литературы, который объединяет не только христианский восток и христианский запад, но делает органичным человеческий мир в более широком смысле. У Григора Нарекаци нет внутреннего беспокойства в отношении судьбы человека, у него есть сомнение в сохранности гармонии этого мира. Это хорошо чувствуется в творчестве И-С Баха. И как у великого немца у него нет вопросов, на которые невозможно было бы ответить, но для них тревожно, что эти вопросы возникают. Он очень естественен и органичен в своей поэме, в своем поэтическом слове, ибо его мысль скорее чувственна, нежели рациональна. Вот почему многие видят в поэме мольбу и молитву. И отсюда вся органическая цельность его книги, – так много веков спустя американский архитектор Френк Лойд Райт создал и органично вписал американский дом в ландшафт собственной страны. А современный русский ученый Сергей Аверинцев, исследуя творчество Нарекаци, утверждает, что «армянское построение ближе древней Руси».

«Книга скорбных песнопений» лишена угловатых переходов, дробности, и поэтому его огромный текст –  воздушен, естественен и человечен. Он лишен самолюбования и дидактики. Именно поэтому народ воспринял этот труд монаха как часть народной жизни, как часть национального целого внутри каждодневных переживаний. Поэма стала знаковым поиском и знаковой надеждой для целого тысячелетия армянской непростой истории. Народ увидел в поэме себя, свою греховность, сомнение и любовь. Отсутствие сюжета облегчала задачу восприятия поэмы, но требовала большого эмоционального накала для каждой главы. И слово шло «из глубин сердца» и было оно обращено Богу… Вот почему, народ оставил внутри собственной веры небольшое пространство для Григора Нарекаци, для «НАРЕКА» (так назвал поэму народ), чтобы в СЛОВЕ находить свою надежду и свое просветление. Это и есть та сила, которая рождает волю к жизни. Его слово для народа ближе, чем человеческая душа, но дальше, чем Бог. Молитва армянской семьи была бы не полной, если мы не видели в «Нареке» ту простоту и монументальность – черты очень свойственные армянской художественной мысли, самому народу.  Взгляните для подтверждения на храмы, к примеру, Мастара, Карса, Рипсимэ, Гегарта, площадь Республики или здание Оперы в Ереване… Этот важный рационализм ощущаются и в иных искусствах, скажем, в миниатюрах или в шараканах.  Такое ощущение, что создавая небольшие по формату книжные миниатюры художники видели огромные пространства внутри церквей. Они рисовали их как фрески, на которые никогда не хватало средств, и не было спокойного мирного времени. Да и доктрина церкви не одобряла. Композиция поэмы безупречна в своей уравновешенности, функциональной значимости. Книга по композиционному замыслу близка к храмовой постройке, отсюда и вся ее архитектоника. Единство темы человеческого мира и мировоззренческого мышления творца создали органичный сплав «Нарека», сделав книгу предтечей европейского и в первую очередь итальянского Ренессанса. Материк армянской культуры, как великое явление мировой литературы гармоничен, ибо в пейзаже этой культуры были и есть удивительные доминанты как Григор Нарекаци. Книга была распространена на всей территории Великой и Малой Армении на протяжении всех этих тысячи лет.

Тысячелетие, прошедшее с момента создания поэмы «Книги скорбных песнопений» позволяет нам думать о том, что 21 век будет крайне признателен смиренному монаху и огненному поэту из монастыря, что когда-то был близ озера Ван, ему –  Григору Нарекаци, всем своим существом воспринявший землю как единый организм, а людей – без всяких предубеждений. Это был идеальный текст, когда слова исчезают в смысле, а смысл – в эмоциональных переживаниях. Нет смерти, нет и конца нашим переживаниям, нашим сомнениям. Сомнения – это уроки ума. Вера не может быть слепой, не может быть застывшей, не может не волновать…Таким образом, он приближается к той когорте творцов, чье творчество воспринимается как универсальный знак внутри мировой культуры. Информационный поток, ежесекундно пульсирующий в каждом армянском доме, в каждом уголке мира является той параллельной, виртуальной жизнью, которая лишь подтверждает духовную сущность армянского поэта, чья миссия была тихая молитва и твердая вера в добро и разум на этой грешной земле. Что есть хрупкий одинокий голос, как не надежда за хрупкое тело Земли и хрупкую душу человечества, трепещущие в одиноком и легкоранимом сердце поэта.