Фрагмент книги К.В. Айвазяна о А.С. Пушкине http://crossroadorg.info/ayvazyan-1990/
Орфография сохранена как в книге.
Пушкин в областях Лори и Ширак Армении (10-12 июня 1829 г.)
с. 209-215
3
Пушкин выехал из Тифлиса 10 июня. Сохранился маршрут его пути, написанный рукою Дельвига до его смерти в 1830 г. после возвращения Пушкина из Арзрума. В нем — до Гумри включительно — указаны казачьи посты, где происходила смена лошадей, а от Гумри до Арзрума — населенные пункты, пройденные действующей русской армией; везде обозначено расстояние в верстах между ними. Этот маршрут в писарской копии был включен Пушкиным в состав «Примечаний» к «Путешествию в Арзрум».
– – –
64 Там же, с. 20—51.
Однако в нем отмечены не все места, в которых побывал Пушкин; они дополняются его очерком, показаниями военных историков, описавших кампанию 1829 г.
Пушкин ехал верхом в сопровождении проводника с вьючными лошадьми. Он был одет в бурку, на голове картуз, завязанный башлыком. Первую остановку он сделал в Телети — в 14 верстах от Тифлиса. В нем проживало 39 армянских и 15 грузинских семейств, имелась армянская церковь из гладкотесанных камней. Затем проехал деревню Коди в 11 верстах от Телети. Ночь он провел на казачьем посту в д. Большие Шулаверы, в его времена входившей в состав Тифлисской губернии, Борчалинского уезда. В ней было 800 домов армян, две церкви, приходская школа, баня. Жители занимались земледелием и садоводством.
На рассвете, переменив лошадей, Пушкин с проводником проехал пост Самиси (ныне Ак-Корпа) — армянскую деревню в 20 верстах от Б. Шулавер, расположенную на р. Болнис, на северной стороне горы Лалвар, в лесистой местности, славившейся холодной родниковой водой, в которой имелась каменная армянская церковь. Следуя по направлению течения р. Шулавер, Пушкин доехал до так называемого Бабьего моста, откуда начинался труднейший подъем на перевал через гору Лалвар. Туда вела вьючная тропа, служившая для перегона скота на летние пастбища Лори, по которой, кстати, в те времена двигались и путешественники (ныне она заброшена). В середине дня 11 июня, поднявшись на гору, Пушкин вступил на территорию Армении.
«Я стал подыматься на Безобдал, гору, отделяющую Грузию от древней Армении… На вершине Безобдала я проехал сквозь малое ущелие, называемое, кажется, Волчьими Воротами, и очутился на естественной границе Грузии» (там же).
Безобдал Пушкин назвал ошибочно, что давно замечено его комментаторами. Гора, через которую он перевалил, была Акзи-беюк, в переводе с тюркского «Большая пасть», по-русски «Волчьи Ворота», а по имени главной вершины — Лалварский перевал. Отсюда начинается спуск к Лорийской равнине, и по маршрутной карте после Самиси в 19,5 верстах следует казачий пост Акзибеюк, ныне с. Привольное Калининского р-на Армянской ССР, входившее до революции в Борчалинский уезд Тифлисской губернии. Во времена Пушкина там было несколько десятков армянских жителей, сохранились армянские церкви V—VIII вв., свидетельствующие о том, что в средние века на этом месте находилась крепость.
Но если Пушкин допустил неточность в географии, то он точно уловил особенности ландшафта и климата Армении.
«… подо мною расстилались злачные зеленые нивы. Я взглянул еще раз на опаленную Грузию и стал спускаться по отлогому склонению горы к свежим равнинам Армении. С неописанным удовольствием заметил я, что зной вдруг уменьшился: климат был другой» (VI, 666). Пушкин въехал в Лори — северные ворота Армении. Перед ним лежали развалины города, основанного царем Давидом I Безземельным (правил в 989—1048 гг.) из армянской династии Кюрикидов. Расположен на высоком треугольном плато, защищенном с двух сторон ущельями, с третьей — системой крепостных стен. С 1065 г. Лори — столица армянского Ташир-Дзорагетского царства, возникшего во второй половине Х в. В 1188 г. грузинский парь Давид Строитель (правил в 1089—1125 гг.) присоединил Лори к Грузии, и он стал центром зависимого княжества Захарянов. В конце ХIV в. разрушен Тамерланом, затем восстановлен и в 1441 г. вошел в состав Картли, в начале ХХ в. — в состав России. И поныне сохранились остатки крепостных стен, сторожевых башен, мостов, культовых и гражданских сооружений.
С Лалварского перевала по широкой, осененной деревьями дороге, которая извивалась по горе, Пушкин спустился в Лалварскую долину. Проводник с вьючными лошадьми от него отстал.
«Я ехал один в цветущей пустыне, окруженной издали горами. В рассеянности проехал я мимо поста, где должен был переменить лошадей. Прошло более шести часов, и я начал удивляться пространству перехода» (там же).
Безлюдье объяснялось нашествием персидских полчищ (в июле 1826 г.), угнавших население в Персию и предавших разрушению и пожарам армянские деревни. Более шести часов Пушкин ехал один, не встречая никого, наконец увидел в стороне груды камней, похожие на дома, и отправился к ним.
«В самом деле я приехал в армянскую деревню. Несколько женщин в пестрых лохмотьях сидели на плоской кровле подземной сакли. Я изъяснился кое-как. Одна из них сошла в саклю и вынесла мне сыру и молока» (там же).
Жилища лорийских крестьян представляли полуземлянки, состоявшие из передней, главной (по-армянски «глхатун»), небольшой средней комнаты и кладовой — одной или двух. Имелась входная дверь, всегда выходившая на восток, окно прорубалось в плоской крыше. Вне жилого дома, впритык к нему, находился тондыр, где пекли лаваш. Хлев располагался отдельно, недалеко от дома: местность была лесистой, топили дровами, и отпала необходимость греться за счет тепла животных. Около дома же стояло гумно, стога сена или травы, недалеко — место сбора навоза, который шел на удобрение.
Немного отдохнув, Пушкин пустился далее. И, как пишет он, «на высоком берегу реки увидел против себя крепость Гергеры. Три потока с шумом и пеной низвергались с высокого берега. Я переехал через реку. Два вола, впряженные в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. «Откуда вы?» — спросил я их. — «Из Тегерана». — «Что вы везете?» — «Грибоеда». — Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис» (там же).
Названные Пушкиным приметы подходят скорее к Джалал-Оглы (ныне Степанаван), где сливаются три речки — Дзорагет (Каменка, или Черная река), Спитак (Чубухлинка) и Харам джур (в переводе «Поганая вода»), особенно бурные весной и ранним летом. Джалал-Оглы в те времена представлял крепость и по местоположению более походит на описанный Пушкиным «высокий берег». В маршруте так и отмечено — укрепление Джалал-Оглы в 19,5 верстах от Акзибеюка, затем Гергерский пост в 13 верстах от Джалал-Оглы. Помимо этого, Пушкин, продолжая описание своего пути, вновь называет Гергеры, что, как мы видим, полностью соответствует его маршруту. Следовательно, местом встречи Пушкина с телом Грибоедова нужно считать Джалал-Оглы перед въездом в крепость. Напомним, что в персидскую кампанию 1826 г. Джалал-Оглы стал центром обороны русских войск в северной Армении и здесь служили Денис Давыдов, Н. Н. Муравьев и другие знакомые Пушкина.
Следующим пунктом был Гергерский пост в одноименной армянской деревне, в которой в 1831 г. проживало 158 семей. Здесь Пушкин неожиданно встретил графа Николая Александровича Бутурлина (1801—1867), ротмистра л.-гв. Уланского полка, адъютанта военного министра А. И. Чернышева. Он направлялся в действующую армию, путешествуя «со всевозможными прихотями». Пушкин отобедал у него, «как в Петербурге», и хотя они положили продолжить путешествие вместе, однако, по словам поэта, «демон нетерпения опять мною овладел»: он пустился «один даже без проводника», ибо «дорога всё была одна и совершенно безопасна» (VI, 668—669).
Но причина отказа Пушкина крылась в другом: видимо, в разговоре Бутурлин проговорился о цели своей поездки в армию — проследить за исполнением приказания Николая I о полной изоляции декабристов.
Из крепости Гергеры путь Пушкина лежал к лесистому подножью горы Безобдал, откуда начинался подъем к перевалу того же наименования, столь памятному русским войскам, проходившим через него в походах на Эривань. Прежняя вьючная тропа была превращена в шоссейную дорогу. На спуске с горы Безобдал Пушкин и увидел минеральный ключ. Здесь, недалеко от д. Кшлах, отмеченной в его маршруте как «Кишлекский пост» на расстоянии 19 верст от Гергер, произошла встреча с армянским попом. Между ними произошел любопытный диалог:
««Что нового в Эривани?» — спросил я его. — «В Эривани чума, — отвечал он; — а что слыхать об Ахалцыхе?» —«В Ахалцыхе чума», — отвечал я ему. Обменявшись сими приятными известиями, мы расстались» (VI, 669).
Горы остались позади. Перед Пушкиным открылась равнина. «Я ехал посреди плодоносных нив и цветущих лугов. Жатва струилась, ожидая серпа. Я любовался прекрасной землею, коей плодородие вошло на Востоке в пословицу» (там же). Замечание Пушкина о Ширакской равнине свидетельствует о глубоком знании литературы об Армении: среди других армянских областей Ширак славится плодородной землей и умеренным климатом.
Из Кшлаха Пушкин ехал по дороге, на которой находился разрушенный персами два года назад памятник на братской могиле майора Монтрезора и воинов его отряда. Он заехал в армянскую деревню Амамлы (ныне Спитак) на крутом берегу р. Памбак на высоте 1515 м над уровнем моря, где стоял казачий пост. Во времена Пушкина в ней проживало несколько армянских семейств, спасшихся от персидского погрома весной 1896 г. За ней в 15 верстах в маршруте указан пост Бекант, от которого до Гумри 27 верст; в «Путешествии» же промежуточным пунктом между Амамлы и Гумри Пушкин называет Пернике (по-армянски Парни) — большую армянскую деревню, имевшую в 1831 г. 505 жителей, также отстоявшую от Гумри на 27 верст. Однако путаницы здесь нет: в маршруте приведено турецкое название «Бейкант» (правильнее Бекянд), у Пушкина — армянское Парни [б5]. В Пернике Пушкин приехал к вечеру. Урядник предупредил его о возможной буре и посоветовал остаться ночевать, но поэт спешил во что бы то ни стало добраться до Гумри.
«Мне предстоял переход через невысокие горы, естественную границу Карского пашалыка. Небо покрыто было тучами; я надеялся, что ветер, который час от часу усиливался, их разгонит. Но дождь стал накрапывать и шел все крупнее и чаще… Я затянул ремни моей бурки и поручил себя провидению» (там же).
Более двух часов Пушкин в сопровождении казака-проводника ехал под проливным дождем. «Вода ручьями лилась с моей отяжелевшей бурки и с башлыка, напитанного дождем. Наконец холодная струя начала пробираться мне за галстук, и вскоре дождь меня промочил до последней нитки. Ночь была темная, казак ехал впереди, указывая дорогу» (VI, 669—670).
Дождь перестал, ветер дул с такой силой, что Пушкин быстро просох, хотя «не думал избежать горячки».
– – –
65 См.: Словарь топонимов Армении и прилегающих областей. Ереван,
1986, т. 1, с. 680. На арм. яз.
Лишь в полночь он достиг Гумри и переночевал в палатке у казаков. «Тут нашел я двенадцать казаков, спящих один возле другого. Мне дали место; я повалился на бурку, не чувствуя сам себя от усталости. В тот день я проехал 75 верст. Я заснул как убитый» (VI, 670).
Проснувшись на заре и выйдя из палатки, Пушкин увидел «снеговую, двуглавую» гору. ««Что за гора?» — спросил я, потягиваясь, и услышал в ответ: «Это Арарат». Как сильно действие звуков! Жадно глядел я на библейскую гору, видел ковчег, причаливший к ее вершине с надеждой обновления и жизни — и врана и голубицу излетающих, символы казни и примирения…» (там же). Здесь еще одна ошибка памяти Пушкина: из Гумри (Ленинакана) горы Большой и Малый Арарат не видны (их вершины можно наблюдать лишь по дороге из Гумри в Карс в очень ясную погоду). Перед ним возвышалась гора Алагез (Арагац), имеющая четыре главы, из которых со стороны Гумри видны лишь две. Обратим также внимание на приводимую Пушкиным библейскую легенду о Ноевом ковчеге и его слова о вране и голубице — «символах казни и примирения», в которых явно содержится намек на судьбу его друзей-декабристов.
Утром 12 июня Пушкин, торопившийся в лагерь русских войск, стоявший, по его сведениям, в Карсе, выехал из Гумри. «Солнце сияло. Мы ехали по широкому лугу, по густой зеленой траве, орошенной росою и каплями вчерашнего дождя. Перед нами блистала речка, через которую должны мы были переправиться. «Вот и Арпачай» [66], — сказал мне казак. Арпачай! наша граница! Это стоило Арарата. Я поскакал к реке с чувством неизъяснимым. Никогда еще не видал я чужой земли. Граница имела для меня что-то таинственное… Я весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег. Но этот берег был уже завоеван: я все еще находился в России» (VI, 670—671).
В описании маршрута, составленном Пушкиным, после Гумри отмечены следующие пункты с постами для смены лошадей: с. Джамумлы — 28 верст, с. Халив-Оглы — 18,5, верст, Карс — 21 верста — всего 67—68 верст. Заметим, что исконными жителями этого края являлись армяне, а потому названия населенных пунктов, гор, рек и т. п. были армянскими. За века турецкого владычества топонимика Западной Армении была отуречена, хотя в ряде случаев сохранились ее армянские корни. У Пушкина она дана то в армянском, то в турецком вариантах.
– – –
66 Арпачай — ныне Ахурян, левый приток р. Аракс. Верхнее течение в АрмССР, среднее и нижнее — по границе с Турцией. Переправа по направлению к Карсу находится у нынешнего села Ахурян близ г. Ленинакана.
На половине дороги в армянской деревне, выстроенной в горах на берегу речки. Пушкин вместо обеда съел «чюрек, армянский хлеб, выпеченный в виде лепешки пополам с золою», который ему не понравился. По пути к нему присоединился молодой турок, «ужасный говорун». Хотя Пушкин не понимал, о чем говорит его спутник, но догадывался, что, приняв его по платью за иностранца, «побранивал русских». Навстречу им попался русский офицер и объявил, что «армия уже выступила из-под Карса» (VI, 671).
Это сообщение вызвало у Пушкина отчаяние: «… мысль, что мне должно будет возвратиться в Тифлис, измучась понапрасну в пустынной Армении, совершенно убивала меня» (там же). Надо полагать, что Паскевич разрешил Пушкину лишь посещение Карса с условием быстрого возвращения обратно, чем следует объяснить столь бурную реакцию поэта на известие, полученное от офицера.
К вечеру Пушкин приехал в турецкую деревню, находящуюся в 90 верстах от Карса. «Соскочив с лошади, я хотел войти в первую саклю, но в дверях показался хозяин и оттолкнул меня с бранию. Я отвечал на его приветствие нагайкою. Турок раскричался; народ собрался. Проводник мой, кажется, за меня заступился. Мне указали караван-сарай; я вошел в большую саклю, похожую на хлев; не было места, где бы я мог разостлать бурку» (VI, 672). Отказавшись от ночлега и решив продолжать путь, Пушкин потребовал лошадь. Здесь у него возник небольшой инцидент с турецким старшиной, но, показав деньги, он тотчас получил и лошадь, и проводника.