Очерк (№62) из Сборника материалов “Адмирал Флота Советского Союза И.С. Исаков”, изданном в 1984 году (Составители А.О. Арутюнян, О.С. Баликян. – Ереван : Айастан, 1984. – 396 с.). Он был напечатан в мае 1965 г. в журнале “Советский Союз”. Это другая версия очерка “Памятные события” того же года в журнале “Наш Современник” http://crossroadorg.info/isakov-poslednie/ Вариант в журнале “Наш Современник” короче (на 307 слов), но есть и различия в фразах, потому “Хачмерук” оцифровал и публикует обе версии в Интернете.
Это был необыкновенный день
И.С. Исаков
«Советский Союз», 1965, № 5, с. 14—15.
Накануне 8 мая 1945 года я засыпал поздно и с трудом, несмотря на большие дозы снотворного. Будоражило сознание, отгоняло сон сообщение о захвате Дрездена войсками Первого Украинского фронта, приближение маршала Конева к Праге.
Кроме того, поздно ночью перед отъездом домой доложили, что авиация Балтийского флота уже начала наносить удары по портам острова Борнхольм, так как с утра должна была начаться высадка десанта наших частей, чтобы освободить датчан от длительной фашистской оккупации.
Когда меня наконец растормошили настойчивым «машина пришла», я даже не сразу понял, что происходящее выходит за рамки обычного утреннего подъема.
За окном — высокие облака с большими разрывами, сквозь которые просвечивало нежно-голубое небо. Как-никак, а май! Весна! Но почему так сумеречно и мало света? Оказалось, что только 6 часов утра. Солнце хотя и вылезло из-за горизонта, но еще не пробило туч.
Кто позаботился прислать так рано машину, которая обычно приходила в семь или даже в восемь утра, в зависимости от обстановки и от того, как и в какой степени изнеможения удавалось прервать работу накануне ночью? Раздался телефонный звонок дежурного офицера. Советское информационное бюро передавало экстренное сообщение о том, что в Берлине фашистским руководством подписан акт о безоговорочной капитуляции Германии.
Спустя несколько минут мы мчались через Каменный мост, и я слушал комментарии шофера Морозова. Всегда подтянутый, флегматичный и молчаливый, старшина на этот раз нашел довольно много слов в адрес Гитлера и его присных. Несмотря на ранний час, на улицах было много народу.
До этого долгожданного дня почти ежедневно Москву сотрясал очередной победный салют, и еще недавно намертво затемненную столицу щедро освещали многоцветные ракеты.
Подумать только: конец войне!
В последние её недели быстрота темпа передвижения наших фронтов могла закружить любую слабую голову. В то же самое время происходили значительные события во всех уголках земного шара. И хотя судьба второй мировой войны решалась на фронтах наших армии, все же в моем положении нельзя было не оглядываться на другие направления.
Конечно, «переварить» всю информацию, поступавшую на последнем этапе войны, было делом чрезвычайной трудности, однако, учитывая то, что «положение обязывает», приходилось анализировать не только оперативную и стратегическую, но и политическую обстановку как в Европе, таки в Атлантике, на Дальнем Востоке и в Тихом океане.
Статья Ильи Эренбурга «Развязка», появившаяся в «Правде» за несколько недель до этого дня, вызвала вздох глубокого облегчения. Дело не только в том, что в условиях напряжения того времени и мне и, наверное, многим другим военным некогда было остановиться, осмыслить и обобщить все происходящее. Автор сумел с холодной ясностью подвести черту: они хотели тотальную войну — они ее получили. Он сумел вывернуть страшное нутро фашизма в момент его агонии и сказал то, что я и сам думал. Он сказал о зверином облике фашизма, о том страшном, что хотел принести фашизм народам мира, мировой цивилизации и культуре. Я прочитал статью и подумал: жаль, что не было времени собраться и написать в «Правду» о том же или сказать перед микрофоном: «Всем, всем, всем! Скоро с фашизмом будет покончено!»
Что развязка неминуема, знали, понимали и чувствовали очень многие. Что она наступит относительно скоро, кое-кто начал считать еще с момента пленения фельдмаршала Паулюса; затем после победного сражения на Курской дуге; еще нетерпеливее стали ждать конца после форсирования Днепра и освобождения Ленинграда от блокады. Наконец, когда головной Третьей американской армии оставалось до Берлина ещё около 330 километров, советские войска подошли вплотную к крепости Кюстрин, от которой до гитлеровского логова оставалось всего 70 километров.
Правда, все знают, что это были разные, несоизмеримые километры — и по плотности развертывания фашистских войск, и по степени их насыщения всеми видами техники, и по количеству поддерживающей авиации. Наиболее ощутимо разница в этих километрах сказывалась в инженером оборудовании плацдармов на подходах к германской столице, но, главное, она была в упорстве фашистских полевых войск, СС, гестапо и специальных формирований из восточных пруссаков — все они дрались с яростью обреченных, чувствовавших неизбежность расплаты за все свои злодеяния. Их дивизии на западе или эластично отступали, или сдавались частям фельдмаршала Монтгомери с вежливым полупоклоном.
Да, быстро бежали последние недели и дни перед концом второй мировой войны.
Двенадцатого апреля умер Ф. Д. Рузвельт, человек большого ума и сердца. Он до последнего дня оставался лояльным союзником. Не прошло н недели, как из речи нового президента в Советском Союзе узнали, что «… Америка вполне сможет вести человечество к миру и процветанию…» Программа, мягко говоря, была претенциозная. Мы промолчали не потому, что эта программа была завуалирована комплиментами в сторону СССР.
Советский Союз промолчал потому, что ему была глубоко чужда сама мысль о каком-то превосходстве над другими народами. Нас заботили мирные дела. 24 апреля заседала XI сессия Верховного Совета, на которой депутаты приняли бюджет первого мирного года и больше всего говорили о предстоявшем севе хлебов.
Через день, 25 апреля, советские части встретились с американскими в районе Торгау, а в Сан-Франциско открылась первая конференция ООН, которой, собственно, и доверили ее создатели решение проблемы, как вести человечество к миру и процветанию.
В эти дни события развивались с нарастающей быстротой, 25 апреля замкнулись клещи, в которые зажали Берлин войска маршала Жукова и маршала Конева.
27 апреля был схвачен бойцами итальянского Сопротивления Муссолини.
9 мая у нас в стране было объявлено всенародным праздником «Дня Победы». Формально война закончилась, а фактически — еще не везде.
Часть германских подводных лодок находилась в Атлантическом океане на путях союзных транспортов, крейсировала на подходах к нашему северному побережью и даже у южной оконечности Африки. Кое-кто из командиров фашистских лодок не успел принять по радио приказа о капитуляции, а кое-кто делал вид, что не знает об этом, чем и объясняется тот малоизвестный факт. что последний союзный транспорт был потоплен в августе 1945 года.
* * *
Должен сказать, что все эти последние дни перед концом войны я находился в состоянии крайнего напряжения. Бесконечно шла все новая и новая информация — военная, политическая, которая, в свою очередь, почти поминутно вызывала ответную реакцию.
То ли в виде докладов министру Военно-Морского Флота адмиралу Кузнецову, то ли в виде директив, распоряжений или указаний флотам, флотилиям, Военно-Воздушным Силам, базам и тыловым учреждениям — в десятки, сотни адресов. Правда, подавляющая часть работы легла на плечи адмирала Кучерова, принявшего после моего ранения пост начальника Главного морского штаба, но и я‚ как заместитель министра, не мог оставаться в стороне.
Еще не так давно положение наших морских сил было относительно стабильным. Но вслед за беспримерными по стремительности наступательными операциями фронтов взаимодействующие с ними флоты и флотилии вынуждены были отрываться от привычной системы базирования.
Передислоцирование на запад, за пределы старых границ СССР, происходило от Линаахамари на севере и Турку, в Финском заливе, вплоть до портов на Среднем Дунае, до Варны н Констанцы — на юге. Мало того, часть бронекатеров и глиссеров двигалась в том же направлении на железнодорожных платформах. Даже на Шпрее, под Берлином, катера и глиссеры нашего флота оказывали содействие наступающим частям обоих фронтов.
Весь день 9 мая был заполнен потрясающими сводками и сообщениями, которые наползали друг на друга, поражая воображение и радуя сердце. Уже не тянуло к стратегическим картам. Настолько известны были упоминаемые города, острова или реки, что в памяти запечатлелся хорошо знакомый слепок, охватывающий Южную Балтику, центральные и северные области Германии, Польши, Чехословакии и смежные с ними районы. Но теперь это уже была не прежняя карта. Виделась своеобразная картина, как бы нарисованная на географической основе. И можно было бы назвать ее картиной развала гитлеровского рейха и его военной машины.
Конечно, нарушился обычный ритм жизни и работы командования, Главного штаба флота и различных управлений. Люди входили и выходили без доклада. Телеграммы подписывались стоя. Телефоны звонили наперебой, стараясь своим звонком перебить остальные. Бутерброды заменяли обед.
Ликование! Да, победное ликование было на лицах, в интонации н жестах говоривших и во всем остальном несмотря на то, что кое-где операции протекали не так гладко, как хотелось.
В числе многих других товарищей, перебывавших в этот памятный день в моём кабинете, оказался и напористый военный корреспондент. Всего разговора с ним не помню, но в памяти остался один вопрос, к которому он настойчиво возвращался несколько раз. «Что вам особенно запомнилось из боевых действий в последний период войны и что наиболее сильно воздействовало на фашистов, ускорив их разгром?»
В сумбуре общего ажиотажа и ликования этого дня я не был подготовлен к быстрому ответу. Перечислив две или три смелые операции, выполненные флотами, я постарался отделаться от напористого гостя. Но когда он ушел, сам задался тем. же вопросом и несмотря на то, что не располагал и половиной необходимых данных, пришел к убеждению, что таким героическим под вигом, потрясшим фашистов, начиная с самого Гитлера, является беспримерный успех атак подводной лодки «С— 13» (80).
Ведь не случайно, что Каюс Беккер, один из германских историков, издав в Гамбурге осенью 1959 года книгу о «Военных действиях на Балтийском море», главу восьмую, в которой описан трагический эпизод гибели лайнера «Густлов», назвал так: «Восточная Пруссия. Расплата за войну».
Да, конечно, расплата. Но в этот день мы не могли еще знать содержания книги Беккера.
Флаг-офицер доложил, что просит приема полковник Фрумкин, заместитель начальника управления информации.
— Дорогой полковник! Во-первых, поздравляю Вас с победой, а во-вторых, выкладывайте свое дело, после чего разъясните мне все, что вы знаете о гибели «Густлова» и «Штойбена».
— К сожалению, я многого Вам доложить не смогу. Попытка выяснить подробности у самого командира лодки, капитана 3-го ранга Маринеско, пока провалилась. Он со своей подводной лодкой повторно вышел в море. Сейчас находится в заданном районе на подходах к Либаве, занятой северной частью Курляндской группы фашистской армии. Обратно ожидается в двадцатых числах этого месяца.
— Но все же, что и от кого мы знаем о его предыдущем походе? — спросил я. Полковник доложил. 11 января лодка была выслана в район Штольпмюнде с задачей воспрепятствовать эвакуации Курляндской группы из Виндавы, Либавы и Паланги в порты Померании и Мекленбурга. После нескольких боевых встреч со сторожевыми катерами 30 января Маринеско донес о потоплении большого транспорта с войсками. Подробных итогов он не знал, так как пришлось уклониться от эскорта и уходить на глубину.
После еще нескольких соприкосновений с противолодочными кораблями и катерами и встречи с фашистской подлодкой 10 февраля подводная лодка «С—13» потопила легкий крейсер, шедший с охранением. 15 февраля Маринеско благополучно возвратился в операционную базу Турку, временно оборудованную в финском порту.
— Скажите, это верно, что поход был тяжелый по климатическим условиям? Я говорю о морозе, снежных зарядах, плохой видимости и такой качке, что приходилось временами ложиться на грунт.
— Так точно.
— А верно, что он находился сам в надводном положении? Я хочу напомнить старую поговорку, что «подлодка, атакующая в крейсерском положении, — это плохой миноносец».
— Так точно. Из-за темных штормовых ночей и плохой видимости днем ему ничего не оставалось, как рисковать надводными атаками или вовсе отказаться от атак.
— А верно, что из трех торпед, выстреленных в первом случае, и двух — во втором, все пять торпед попали в цель и взорвались?
— Так точно, это подтверждено отчетом флагманского минера дивизиона после возвращения лодки в Турку.
— Да! Это марка! А теперь скажите, откуда возникли разговоры «О национальной катастрофе» в Германии после действий лодки «С— 13»?
— К сожалению, товарищ адмирал, мы не располагаем официальными документами, но ни у кого нет сомнения, что «национальная катастрофа» налицо.
Первыми дали знать об этом шведы, точнее их открытая радиопередача «Последних новостей», значительно позже опубликованная в финской печати.
С 3 по 6 февраля передавалось, что подобрано много трупов с лайнера «Вильгельм Густлов», на котором погибло до шести тысяч нацистов; что фюрер в бешенстве. Он приказал расстрелять начальника эскорта и объявить трехдневный национальный траур по всей Германии; и, наконец, командир советской лодки объявлен «врагом рейха № 1», заочно приговорен к смерти, назначена огромная сумма за его поимку.
— Но почему же национальный траур? Даже если шесть тысяч фашистов погибли. Мало разве их били на фронтах?
— Секрет шума в том, что на «Густлове» переходил в Киль учебный отряд подводного плавания. Из шести тысяч потопленных оказалось две тысячи квалифицированных подводников, подготовленных для подводных лодок последнего типа. Через одиннадцать суток в том же районе Маринеско атаковал и уничтожил транспорт «Генерал фон Штойбен» (это его он принял за легкий крейсер), на котором удирали подводники, СС и гестаповцы из района Кенигсберга и Пиллау.
— Это замечательно!
Но почему наши союзники ни словом не обмолвились об успехах «С—13»? Ведь они следят за нашими действиями не меньше, чем за действиями фашистских армий. А кроме того, ведь ни один английский или американский подводный ас не имел таких побед! В то же время это своеобразный мировой рекорд, на которые так падки союзники.
Полковник согласился, что нашим союзникам не были безразличны успехи советских морских сил в боях против фашистских лодок. От себя добавляю, что потери союзников на море прекратились вовсе лишь к концу лета 1945 года. Однако в то время героический рейс лодки «С—13», который практически лишил Гитлера возможности усилить войну на море, остался незамеченным. Впрочем, и сам Маринеско не знал, что по его, Маринеско, вине Гитлер объявил «национальный траур».
Я поблагодарил полковника за доклад и пожалел, что не рассказал военному корреспонденту о подвиге лодки «С—13». Да разве можно было вспомнить и рассказать тогда обо всех героических подвигах наших моряков, солдат, офицеров? Миллионы людей моей страны проявляли героизм, мужество, стойкость, а очень многие отдали свои жизни во имя того, чтобы утвердился на земле мир. С германским фашизмом было покончено.
Я говорил о статье «Развязка», опубликованной в «Правде». Наверное, на всю жизнь запомню я ее строки. Несмотря на весь драматизм статьи, она как-то успокоила. Помимо оперативных и стратегических расчетов, забивавших голову, но необходимых для завершения войны, нашлись для голодной души необходимые мысли, и соответствующие слова применительно к началу новой, мирной жизни.
А через пять недель после этой статьи, в среду 9 мая, выступил в «Правде» писатель Н. Тихонов. «День Победы! Никогда не забудет этого дня советский человек, — писал он, — как никогда не забудет он 22 июня 1941 года».
Да! Именно так! Мы не забудем пережитого! В сумбуре виденного, слышанного, прочитанного и прочувствованного в те исторические дни Тихонов сказал от себя и от меня, от миллионов советских людей то, что мы думали в то время. А думали мы тогда о том, как прекрасно, как величественно короткое, но такое ёмкое слово «Победа»!
Так оно и остается неизменным двадцать лет спустя.
«Советский Союз», 1965, № 5, с. 14—15.