Известный философ и культуролог Э.С.Маркарян большое внимание в своих работах уделял этнической культуре. Для того времени это была лояльная и официально поддерживаемая тема. Сегодня акценты в этой теме сместились. Попробуем представить сегодняшний срез этой вечной проблематики.

Борьба с этничностью началась тысячелетия назад. Каждый новый завоеватель обращал в свою веру покоренные народы и не жаловал их попытки отстоять элементы своей этнической культуры. Отдельной линией выделяются персидские завоеватели, которые в целом не посягали на культуру завоеванных народов, предоставляли им статус самоуправления и довольствовались лишь положенной данью.

Что такое этническая культура? Это совокупность ценностей, принципов, правил, технологий жизнеобеспечения и общения, которую вырабатывает этнос в ответ на окружающие его специфические условия гео-климатического ландшафта и социально-политической среды. Этнос – социальная общность, конгруэнтная вмещающему ландшафту. Иными словами, этнос и вмещающий ландшафт – это не столько две разные сущности, сколько два тесно взаимосвязанных понятия, концептуализирующие два основных ракурса дисциплинарного описания единого, целостного объекта: в одном случае как социальной общности, в другом – как социоприродного, территориально локализованного феномена. Принцип Кюри идет дальше и утверждает их принципиальное единство, состоящее в том, что совокупность симметрий среды отражается в симметриях социального поведения. Об этом поговорим чуть дальше.

Конечно, вряд ли персидские завоеватели так глубоко понимали связь этнической культуры с ландшафтом и неизбежностью принятых норм, но в целом их политика согласовалась с сущностью адаптационных процессов. Немного слабее этот принцип учитывался и в политике царской России.

Но нашествие большевиков на царскую Россию сломало традиционные механизмы. Сталинская политика чуть приглушила остроту сломанных большевиками устоявшихся взаимоотношений между этносами. Но ненадолго. Усилившийся Запад продолжил свое приостановленное шествие на Россию в двух взаимосвязанных направлениях: а)всемерно поддерживая рост преступности и б)формируя с ее помощью этнически окрашенную конфликтогенную среду в Советском Союзе. Все ключи от руководства Советским Союзом оказались в руках западоцентричной элиты, чьи ставленники – больше чем на статус бомжа и не тянули.

С этого момента можно вычеркивать всю советскую и далее, российскую идейно-политическую и социально-философскую эквилибристику. В ней нет ни грана даже правдоподобия. Даже хуже, от нее можно было отравиться, насколько силен в ней был человеконенавистнический и анти-этнический угар. Ее нельзя сравнить даже с латиноамериканскими мыльными операми, которые население смотрело с гораздо большим интересом. На этом закончилась российская традиция социально-политического мышления и начался поиск национальной идеи во всех постсоветских странах. Сотни переименованных с научного коммунизма кафедр социальной философии и других гуманитарных дисциплин не дали за все это время ни одной плодотворной идеи, находясь все время в бреду экономизма, в экстазе ловя даже шепот западных идеологов. Обнаглевшие марксисты, понахватавшие все возможные титулы, звания и степени, волчьей стаей  набрасывались на редких альтернативщиков. Но хуже всего то, что в отсутствие приемлемой социальной идеи началось планомерное растление и разложение всех этносов, которые лишились своих опор – нещадно критикуемых этнических культур.

Но прошел определенный адаптационный период и этничность вновь как тип социальной самоорганизации стала восстанавливать свой культурный статус. Она смогла преодолеть и интенсивное воздействие процессов глобализации, и давление внутренних  социально-политических и экономических агентур.

В свое время те же классические цивилизации тоже выросли из этничности, стали высшей формой эволюции этничности, формой преодоления этничностью рамок того вмещающего ландшафта, что был ее колыбелью. Преодолевая эти прежние ландшафтные (социоприродные) ограничения, они развивали экспансию вовне, – навязывая свою культуру окружающим, эволюционно менее развитым этническим группам. Менее – с точки зрения готовности к такой экспансии и к отпору соответствующим поползновениям со стороны других этносов; а также в плане освоения практик городского хозяйства, дальних коммуникаций, торговли, управления, фиска. При этом формировавшиеся цивилизации решительно и порой необратимо трансформировали вмещающий ландшафт окружающих их сообществ, подстраивая его под нужды собственной экспансии и тем самым «цивилизуя» в своем духе интегрируемые этнические группы, включаемые в общее цивилизационное тело.

Но различие типов социальной организации пронизывало, тем не менее, взаимодействие ставших цивилизациями этносов и еще не ставших. Цивилизация способна создавать себе политическую оболочку в форме империи, которая и осуществляет функции целеполагания и целедостижения от имени цивилизации, особенно в период ее подъема и экспансии вовне. История Западной цивилизации по отношению к завоеванным странам – это идеология экспансии, захвата, неолиберальной и рыночной стихии (модель Y).

В условиях сложившейся небезопасности, усиливающийся этнос тяготеет к формированию в нацию. Для ее становления более адекватной была модель Х – кооперативное, взаимозависимое, централизованное объединение. Поскольку этнос не имеет политических атрибутов (ни институциональных, ни воплощенных в культуре или традиции) и не способен к проявлению политической субъектности, то его нациестроительство становится навязчивой идеей.  Нация есть уникальная альтернатива империи, часто возникавшая в симбиотическом взаимодействии с ней. Она формировалась не как политическое тело цивилизации, а как политическое тело этноса. Нация возникала (в классических случаях, демонстрируемых странами Западной Европы) как социально-политическая организация, оформляющая относительно автономный «образ жизни», вписанный в более широкую систему международного хозяйства. Исходное слабоэтническое сообщество стремительно трансформировалось в этнически однородное, что достигалось в период активного нациестроительства властным принуждением к единству языка, конфессии, истории и культуры.

Так шло формирование большинства западноевропейских стран, их сформировавшаяся как базовое условие «этническая однородность» проглядывает и поныне, хотя сами эти «однородные этносы» (французы, немцы, англичане, голландцы и пр.) в свое время были интегрированы на основе весьма разнородных социальных субстратов. Но именно этот путь, полностью отвечающий законам минимизации потерь социальной энергии (хотя бы за счет однородности культуры) и спасения от паразитической прослойки, и вывел их в передовые по науке и технологиям страны. Все остальные страны на их примере убедились в эффективности национального государства и принялись активно его строить. В том числе и на постсоветском пространстве. Но оставалась паразитическая прослойка, которая не находила себе места в национальных государствах. И она стала проталкивать другой путь, путь построения гражданской нации, конструируемой на основе конституционно-правового равенства ее членов, безотносительно их этнической, культурно-цивилизационной, конфессиональной самоидентификации. Нацию в этом случае формируют равноправные граждане. Этническую культуру вновь запихнули в чулан. Многотысячелетнюю практику адаптации к природным и социально-политическим условиям – отбросили как мусор.

Но в истории были и другие примеры цивилизационных империй. Пока Византия обеспечивала безопасность и культурное развитие многочисленных народов, у них не возникало стремления к обособлению и формированию своих национальных политических институтов. Наоборот, как всем известно из армянской истории, армяне целыми родами переселялись в Византию. Следовательно, реакция государств Запада была обусловлена небезопасностью и постоянной угрозой со стороны воюющих против всех вооруженных отрядов, идеологически питаемых паразитической прослойкой.

Естественно, что следование предлагаемому Западом лживо-порочному пути гражданского нациестроительства, от которого выигрывала лишь паразитическая прослойка, поддерживаемая Западом в своих корыстных целях,  оказалось затруднительным для многих постсоветских стран, а в частности, для России стало почти неодолимым ограничением национального строительства.

Собственно, сегодняшняя драма А. Меркель – это драма политика, сделавшего безоглядную ставку на формирование гражданской нации, опираясь на ложную концепцию, в условиях фундаментальной неоднородности интегрируемых в нацию общностей, которых впихивают в цивилизационно чуждый им субстрат. В Париже уже днем с огнем не найти белокожего француза.

В лоне этнической культуры возникают новые явления трансграничности и асимметрии. Уже говорилось, что проблема воспроизводства этноса непосредственно связана с сохранением вмещающего ландшафта. Но неизбежные в глобализующемся мире фундаментальные и порой фатальные трансформации сообществ и ландшафтов побуждают этническую культуру быть готовой к новым преобразованиям и натяжениям. Этничность как форма интеграции сообществ посредством особого языка, особых форм материальной культуры, ментальности– мировосприятия–самоидентификации, «исторического мифа» и пр., теряя традиционные очертания, может приобретать, особенно в диаспоральных условиях новые неожиданные формы, соответствующие особым «постреволюционным» и «посткапиталистическим» ландшафтам. Собственно, этим во многом обусловлена специфика современных этнических конфликтов. Этническую культуру пробуют на прочность. Глобализация разрушает, подрывает, девальвирует интеграционный потенциал нации. Но парадоксальным образом, этническая культура от этого только крепнет и уже бросает вызов самой глобализации. Это пробуждает процессы «политизации этничности», побуждает политиков задействовать потенциал этнических ресурсов для достижения своих политических целей. Проявлением этнополитической активности оказывается любое конфликтное проявление межэтнических противоречий, выходящих за рамки бытового и локального уровней на уровень региональный, национальный, а тем более – межгосударственный. Политизация межэтнических противоречий, активное использование культурного потенциала политики идентичности, продвижение ценностей и практик нации становится наиболее надежной стратегией ее регулирования. И заметим, оправданием такого подхода являются природные законы минимизации любых действий. Важная зона этнополитической активности – вновь становящиеся национальные государства, где политизация этнических групп оправдана этим природным законом и шансом на формирование собственной нации–государства (Абхазия, Ирак, Сирия, Эфиопия, Ливия, Нигерия и др.). Другая зона – крупные мировые центры – альтернативные Западу и конкурирующие с ним за мировое влияние (Китай, Россия, Индия, Иран и пр.). По планам западных политиков политизация межэтнических противоречий в этих странах должна была стать инструментом ослабления и разложения этих конкурентов, которым далее подсунут  гражданскую модель нациестроительства. Но все обернулось прямо противоположным образом.

Ослабел сам Запад.  Страны Запада, которые к 1960–70-е годам, казалось бы, элиминировали проблему этноконфликтности в Европе (за счет упрочения европейских наций и надстройки поверх их наднациональных общеевропейских институтов), с ростом миграции снова приобрели ту самую этноконфликтность, которая вновь «вернулась» в страны Запада. Ему пришлось пойти на «мультикультурные уступки» и пожертвовать идеалами суверенной нации–государства во имя тотальной «открытости». Эти конфликты стали теперь, вопреки ожидаемому, именно их характерным атрибутом, а не  слаборазвитых стран и регионов. Западу не удалось обеспечить «империю» действительно универсальной идеологией. Западный «экономизм» всегда был для этнической культуры поведенческим отбросом презренных, логикой прокаженных, и никак не мог не только примирить разнородные нации, но вызывал всегда их взаимное отторжение.

Запад не захотел, или не смог положить в основание своей цивилизации действительно вечные природные и космические закономерности, о которых речь пойдет чуть ниже.

Наконец, есть зона относительно благополучных государств, не принадлежащих Западу, но прочно включенных в западную институциональную систему, таких, например, как латиноамериканские страны. Здесь именно такая включенность в этническую культуру является гарантией подавления всяких намеков на межэтнический конфликт. Как показал пример Венесуэлы, Западу не удалось разжечь классический конфликт, что ему удавалось в странах, ориентированных на гражданское нациестроительство. В перспективе речь в этом случае может идти о модели мета-наций, когда этническая культура дает рост политическим структурам.

Итак, резюмируем. Основания этнополитической конфликтности сегодня – в противостоянии на глобальном уровне альтернативных моделей нациестроительства. Проявления этой конфликтности в рамках такого представления всегда выступают индикаторами попыток лидеров современного мира разложить альтернативный политический порядок в регионах и государствах, которые остаются хотя бы частично вне их контроля. Пространство этнополитической конфликтности имманентно насыщено сферой распространения (хотя бы как предлагаемого или навязываемого образца) западноевропейской модели нации, генетически выросшей путем трансформации этнонаций средневековья. Продвижение такой модели в незападные культурноцивилизационные регионы блокировано самим Западом, который не желает делиться эффективной и энергосберегающей моделью, а предлагает иные модели современной нации, использующие для интеграции иные инструменты, не этнополитической природы.

Изучение этих альтернативных, пока непригодных и не вполне проясненных, а тем более не институционализированных моделей нациостроительства, а также имманентных им инструментов, используемых в этом процессе, поможет избавиться от многих ошибок и провокаций в процессе строительства евроазиатского сотрудничества (Евразэс). Их анализ  является одной из важнейших и актуальнейших исследовательских задач, способных более полно раскрыть методологический и теоретический потенциал Евразии.

Методология анализа

Одну такую попытку методологического анализа сложившегося положения предлагаем и мы в этой части статьи.

Итак, возникло два варианта этого пути нациестроительства. Политическое и социальное тело нации может формироваться разными способами. Мы уже указали на два взаимодополнительных типа социальных устройств – матрицы  Х и Y. Х-матрица представляет собой систему институтов редистрибутивной (централизованной) экономики, унитарной политической системы и коммунитарной коллективистской идеологии. Соответственно, Y-матрица образована институтами рыночной экономики, федеративного политического устройства и индивидуалистской идеологии. Они содержат в себе «генетическую» информацию, обеспечивающую воспроизводство обществ соответствующего типа. В ходе своей эволюции социально-экономические системы находят необходимые, адекватные внешним вызовам пропорции доминантных и комплементарных институциональных форм все более высокой степени сложности, что схематически представлено фракталом. Усложнение институциональной структуры в ходе создания новых институциональных форм отражено самоподобием.

Анализ исторического развития социально-экономических систем (конкретных обществ) с доминированием той или иной матрицы показывает их ригидность, т. е. сопротивляемость попыткам замещения доминирующей матрицы институтов комплиментарной матрицей. Другими словами, происходящие институциональные изменения не выходят за рамки определенного соотношения доминирующих и комплементарных форм в институциональной структуре, что позволяет сохранять качественную специфику системы, обусловленную доминированием либо Х-, либо Y-матрицы. Обоснование наблюдаемой тенденции может быть получено на основе известного принципа Кюри.

Условием эволюции является отклонение систем от равновесных состояний (как под влиянием меняющихся внешних условий, так и под действием накопления случайных отклонений в развитии – мутаций). Снижение симметрии порождает более высокую упорядоченность и организованность, что ведет к снижению энтропии системы. Как реакция на отклонения формируются новые адаптивные структуры.

Принцип Кюри как принцип аддитивности симметрии, гласит: «внешние воздействия, вызывающие различные явления, не могут обладать более высокой симметрией, чем порождаемый ими эффект» т.е. новое явление обладает симметрией не ниже симметрии причин, его породивших. Симметрия понимается в широком смысле – как неизменность при разного рода преобразованиях, как обобщение принципа инвариантности. Симметрия выступает особым видом структурной организации объектов. При этом снижение симметрии объекта равнозначно повышению степени его упорядоченности или организованности.

Имеют место симметрийные условия сосуществования среды и происходящих в ней явлений. Другими словами, явление всегда существует в среде, с присущей ей характеристической симметрией. Отсюда возникает необходимость наличия двойной симметрии – и в среде и в объекте – поскольку именно среда порождает развитие нового явления. Но в следствии сохраняются лишь общие для среды и явления элементы. Это правило названо «принципом двойной симметризации. Элементы симметрии причин обнаруживаются (сохраняются) в произведенных следствиях.

Проявление же присутствия в явлении каких-либо элементов симметрии, не свойственных одной из порождающих причин (принцип одномерной симметризации), сопряжено с существованием особых условий. Принцип «одномерной симметризации» не является универсальным, а проявляется в природе лишь при строго определенных и ограниченных условиях. В отличие от него принцип «дисимметризации» – двойной симметрии – является, с некоторыми оговорками, поистине универсальным.

Если применить принцип Кюри к анализу явлений, протекающих в точке бифуркации, в полном объеме, то следует отметить следующее, чрезвычайно важное, следствие: возникновение новых структур в точке бифуркации не случайно, а находится в рамках строгих ограничений. Эти ограничения позволяют охарактеризовать, предсказать степень усложнения системы при образовании в точке бифуркации структур, рассеивающих поступающую извне энергию. Согласно принципу Кюри, симметрия возникающих в неравновесном процессе подобных структур не случайна: она не может быть ниже, чем та, которая определяется общими элементами симметрии среды и процесса («принцип диссимметризации»). Тем самым ограничивается «снизу» степень упорядоченности (точнее, «разупорядоченности») возникающих энергопотребляющих структур, а эволюция, действительно, предстает как последовательность переходов в иерархии структур возрастающей сложности, причем в каждом конкретном акте эволюции происходит понижение симметрии (возрастание порядка).

Это одновременно означает, что в неравновесном процессе не могут возникать структуры какой угодно сложности, поскольку уровень сложности структуры однозначно ограничен «снизу» принципом Кюри. Если в точке бифуркации система в силу особых и специфичных условий выбирает катастрофический путь, то структура вновь возникающего хаоса характеризуется не сколь угодно большим, а строго определенным возрастанием симметрии (снижением упорядоченности, возрастанием энтропии). Характер хаотически формирующейся структуры в данном случае определяется «принципом симметризации» (другой стороной универсального принципа симметрии–диссимметрии Кюри). Инволюция не будет абсолютной, так как степень структурной деградации системы полностью определена суммой элементов симметрии среды и процесса, породивших явление. Здесь принцип Кюри ограничивает «сверху» меру структурного упрощения системы. Принцип Кюри можно трактовать как отражение существующего в природе механизма, управляющего морфологией возникающих в неравновесных условиях диссипативных структур, т.е. степенью упорядоченности объектов эволюции. Принцип Кюри дает возможность предсказывать в общем случае морфологические характеристики продуктов эволюции в сложных системах на основе полного описания симметрийных характеристик среды и происходящих в ней процессов. Следуя принципу Кюри, мы также можем понять механизм наследования системой основных элементов своего предыдущего состояния после прохождения ею точки бифуркации. Преемственность основных черт в ходе эволюции системы относится к числу постоянно наблюдаемых закономерностей и никем не подвергается сомнению. Таким образом, принцип симметрии–диссимметрии Кюри, накладывающий теоретически обоснованные ограничения на степень возрастания (или уменьшения) сложности новых диссипативных структур в процессе эволюции системы, дает потенциальную возможность прогнозировать границы «коридора» эволюции, ограничивая как «сверху», так и «снизу» степень сложности возникающих структур. Объективное наличие такого «коридора» с количественно определяемыми границами означает сохранение качественных характеристик системы, изменяющихся лишь в определенном диапазоне.

Применение принципа Кюри в его полном объеме к законам эволюции сложных систем (к которым относятся и социально-экономические системы) теоретически обосновывает наличие «эволюционного коридора» в их развитии, определяющего максимальную и минимальную степень сложности новых структур, возникающих при отклонении развития системы от равновесных траекторий. Т.е., существует ограничение пределов многообразия в эволюции социально-экономических систем.

Как это можно использовать при изучении эволюции армянского общества на протяжении последних десятков лет? В Х-Y-теории представлен своего рода предельный случай типологизации социально-экономических систем, когда выделяется два кластера, – с доминированием либо Х-, либо Y-матрицы. Эволюция систем происходит в результате постоянного взаимодействия доминантной и комплементарной матриц, что можно интерпретировать в терминах среды (доминантная матрица) и явления (комплементарная матрица). Тогда по отношению к суперпозиции двух структур в точках бифуркации применимы положения принципа Кюри и вытекающие из него представления о наличии «эволюционного коридора». Тем самым, получается, что «переформатирование» одного типа системы в другой в точках бифуркации маловероятно. Следование принципу Кюри позволяет предположить, что каждая из двух систем развивается в границах своего «эволюционного коридора», означающего сохранение качественных характеристик системы, обусловленных доминированием той или иной матрицы, при одновременном усложнении количественного разнообразия институциональных форм и сложности их сочетаний. Опыт социальных революций показал, что попытки выхода за пределы «эволюционного коридора», как правило, оказываются безуспешными. Т.е., доминантная институциональная матрица играет стабилизирующую роль в характере и направленности возможных институциональных изменений. Существует «эффект блокировки», определяющий способность институциональной матрицы к самоподдержанию в процессе постоянного обновления институтов и организаций. Для Армении этот эффект выражается в наличии собственной культуры жизнеобеспечения, прошедшей многотысячелетнюю апробацию. И для этой культуры Х- и Y-институты являются всего лишь частными ее вариациями. В укорененной в армянской среде культуре жизнеобеспечения заложена «возрастающая отдача», позволяющая сохранять более-менее устойчивые траектории экономического развития. Другими словами, прошедшая сложный путь развития история и институциональная эволюция Армении, совпадает с выводами, которые можно сделать при использовании принципа Кюри.

Внутри «коридора» армянской культуры параметры хозяйственной деятельности могут свободно варьировать без угрозы разрушения или «перегрева» экономики. В то же время экономика, оказавшаяся ниже «коридора», не сможет генерировать динамику, необходимую для поддержания приемлемого уровня жизни. А экономика, растущая чересчур быстро и поэтому оказывающаяся выше «коридора», подвержена риску краха своих структур, поскольку превысит возможности своих «отстающих» секторов. Следствием может стать разрыв всей системы на части и падение экономики на уровень ниже границы «коридора», характеризующейся недостаточно динамичным развитием. Эта логика развития экономики в рамках жесткой традиционалистской среды напоминает китайский путь развития и полностью отвечает закономерностям, предусматриваемым принципом Кюри при эволюции любых сложных систем. А именно: ограничение «сверху» и «снизу» уровней сложности (симметрий) вновь образующихся в ходе эволюции новых структур объективными возможностями развития системы в целом. Таким образом, можно предположить, что эволюция социально-экономических систем – в определенной мере предсказуемый процесс и решающим образом зависит от этнической культуры.

Литература

[1]. Кульпин-Губайдуллин Э. С. 2014. Социоестественная история; от метода к теории, от теории к практике. Волгоград: Учитель. 336 с. URL: http://www.kulpin.ru/?p=936.

[2]. Ландшафт и этнос. Социоестественная история. Выпуск XIII (под ред. Э. С. Кульпина). 1999. М.: Институт востоковедения РАН. 212 с.

[3]. Кульпин-Губайдуллин Э. С. 1996. Бифуркация Запад–Восток. М.: Московский лицей. 200 с.

Григорьян Э.Р.