Нормального человека вопрос «почему?» преследует до самой смерти. И точно так же, как его не удовлетворяли ответы взрослых, так и в зрелом возрасте он отвергает все предлагаемые обществом готовые ответы. Он ищет свой ответ. Потому, что готовые ответы содержат продолжающийся бесконечный ряд новых «почему?», на которые никто не готов и не мотивирован давать ответ. Почему корейцы исповедуют идеи Чучхе, а индусы – индуизм? Почему у римлян только светская история, а у армян светской истории почти нет? Потому ли, что у римлян было государство, а у армян – церковь? А почему не наоборот? Почему летчики разбившегося самолета СУ100 решили идти на посадку? И почему мы никогда не узнаем ответ на этот и все остальные «почему?»? И почему нам предлагают именно такие официальные ответы на эти вопросы? В голове гнездятся тысячи, десятки тысяч вопросов, не нашедших в течение всей жизни ответа «почему?». Голову давно мотает взад и вперед как при сильной качке на корабле, голова давно потеряла веру в то, что когда-либо в истории был зафиксирован правильный ответ на вопрос «почему?»? Интернет совсем не приблизил решение этого вопроса. Наоборот, он только увеличил количество неправильных ответов. Почему нормальный организм справляется с вирусами, и чем тогда вызвано такое ненормальное развитие медицины? Кто и почему ослабил человеческий организм в Армении и усилил в Японии?

Как говорит поэт:

Во всём мне хочется дойти до самой сути,

В работе, в поисках пути, в сердечной смуте,

До сущности протекших дней, до их причины,

До оснований, до корней, до сердцевины…

Старательные исследователи собирают статистику, проводят факторный и корреляционный анализы, выходят на публику с правдоподобными ответами, но никогда не могут обосновать природу своей правдоподобности. Почему они думают, что надо приватизировать земли, что гланды надо удалять, что надо детям давать домашние задания? Потому ли, что это устоявшаяся практика?

Во всякой профессии неизбежно нарабатывается какая-то устойчивая практика, и затем она лишь во многом вновь и вновь воспроизводится специалистом во всё новых ситуациях с теми или иными вариациями. Вопрос «почему?» уходит в тень. Очень сложно в постоянном вале рутинных, продиктованных другими обязанностей находить в себе силы, чтобы выходить за границы этих рамок. Таков «профессиональный автоматизм», присущий любой сложной профессии в эпоху высочайшего разделения труда и специализации.

А как же принцип гармоничности всего и вся? Как совмещаются друг с другом разноречивые факторы?

Вереница вопросов выстраивается в лестницу, ведущую в небо. Каждая вышестоящая ступенька ставит тот же вопрос «почему?» по отношению ко всем нижележащим вопросам. Вряд ли в сегодняшней системе образования присутствует фундаментальность, понимание того, почему нам предлагают или мы избрали такой круг знаний, и каковы предельные основания истинности этих знаний? Более того, если начнем разбираться, то немедленно откажемся от круга навязанных знаний, как волочащих за собой стародавние стереотипы и осколки ушедших эпох. Редкая система образования пытается ответить на вопрос: почему мы опираемся на теорию этого ученого? Ведь после этого ответа, мы точно откажемся от этой теории. Обнаружится такая разветвленная паутина интересов, уходящих в политику и лоббирование со стороны около-ученых кланов, что от истинности этой теории ничего не останется. Обучение, по большей части, ограничивается только набором некоторых рецептов, которые составят 90 % практики конкретного специалиста. Но в них ничтожен процент истинности. Фабрика производства людей нуждается только в определенном, заранее просчитанном, теоретическом сырье.

Очень трудно пробиться более правдивой теории. Навстречу убеждению ученого, который стремится достичь некоторого эффекта, выступает сопротивление среды – кафедра, вуз, библиотека, правила размещения статей, необходимость рецензии, другая научная школа, министерство науки, предрассудки среды и т.д. – гасящие силу научного утверждения. Так что приложить надо гораздо больше напряжения, чтобы получился хотя бы минимальный эффект. Но таких сил у одного ученого нет. Он не имеет даже права заниматься перспективной темой, если ее не утвердила кафедра.

Поэтому, большинство ученых, так и не дойдя до науки, соглашаются на роль технических сотрудников – реализаторов некоторой совокупности предрассудков предыдущей эпохи, продлевая им жизнь. Даже привлекательная для творческих людей перспектива – поступил в аспирантуру, защитил диссертацию, написал монографию – всё ещё не гарант творчества, и всё это тоже может представлять собою род автоматизма, хотя и более высокого уровня. Даже в науке очень мало людей ищущих, творческих, думающих над задачами профессии, пытающихся не только осмыслить, но и развить полученные от своих предшественников научные и технические рецепты специальности.

Главным отличительным признаком этого типа ученых является их изначальная направленность на вопрос «почему?», на теснейший союз философии и своей специальности, их органичное перетекание и взаимообогащение друг в друге. Чтобы сразу определить, какой специалист перед вами, спросите, нужна ли в его профессии философия. Технический реализатор презрительно взглянет на вас и продолжит губить окружение. Его профессия давно превратилась в бизнес. Настоящий ученый кивнёт утвердительно и попытается продолжить разговор о философии.

А главное для философии – категория «целое». Брать всякую черту, всякий предмет, связь, качество, событие не просто сами по себе, но пытаться связать с некоторым целым, в котором эти связи, события укоренены. И стремление идти в этом всё далее и далее, до бесконечности, восходя к высшим целым, обнимающим сферу разума, чувства, бытия. Ведь это только наше знание разделено на физику, химию, биологию, медицину, а сама-то реальность едина, и она не считается с нашими делениями и перегородками, придуманными, чтобы не дать ученым возможность собраться в единую силу.

Выйти за границы уже достигнутого, расширить горизонты познанного, проникнуть в глубины, освещая их вопросом «почему?», значит – выйти от малой части к некоторому большему целому, стать философом в своей специальности.

А как привить привычку к занятию философией, если вопрос «почему?» вычеркнут даже из современной науки. Некоторые направления в методологии науки утверждают, что науке достаточно ответов на вопрос «как?». Следовательно, нелегко создать такую систему философско-гуманитарного образования, которая могла бы способствовать прививке философских размышлений к практике специалистов. Но если постоянно практиковать в аудитории вопрос «почему?», и даже провоцировать его при каждом обращении к новому материалу, тогда у студентов, помимо тренировки памяти, разовьется и навык мышления. Остро не хватает современной высшей школе именно методологии развития мышления.

А оно может быть только в парадигме целостности.

Целостность мира давно подсказала ответ, который мы ищем почему-то у людей. Давайте приведем все услышанные нами ответы во взаимное отношение, измерим степень их соответствия (или противоречия) друг другу, начнем измерять допустимую степень неопределенности или неверности ответов, которая еще не приводит к катастрофам, и отчеркнем границу, которую мы не позволим пересечь даже перед угрозой самоуничтожения. И вдруг смещается сама плоскость поиска ответов. А может быть, все эти ответы сами отвечают друг другу? Может быть, потому что настоящий ответ может быть равен саморазоблачению, за которым может последовать наказание? А чем «сегодня» отличается от «всегда»? Значит, мир изначально лежит в грехе, и никогда в этом не признается. И потому он никогда не даст ответа на вопрос «почему?».

Все, теперь можно успокоиться и перестать ждать ответов. Теперь их надо производить самостоятельно. Где наша точка опоры? Конечно же, золотое сечение. Теперь мы не спрашиваем, почему нижнее давление 80, а верхнее давление 120? Точно так же мы не спрашиваем, почему нижнее – 105, в верхнее – 160? Потому что и там и там то же стабильное соотношение, присущее всему космосу – золотое сечение! Почему римляне завоевали греков, которые победили персов, а персы многократно теснили римлян? Кто из них был ближе к золотому сечению в своих победных фазах? Или, иными словами, кто более соответствовал законам природы, которые и применял по отношению к сопернику? Именно этим и отличаются фазы наивысшего развития.

Но это означает, что данная страна находилась ближе к истине и разделяла ее в данный момент со всем народом, иначе не добиться победы. Значит, первоначальное допущение о греховности мира было скороспелым. Речь должна идти о различных его фазах. Мир в своих успешных действиях бывает вынужден быть честным.

Но поскольку история кумулятивна и фрактальна, то возникающая следующая фаза должна иметь те же симметрии, что и предыдущая (см. принцип Кюри), и по закону Фибоначчи фазы относятся друг к другу по соотношению золотого сечения. Тогда можно прогнозировать следующую фазу подъема. Но поскольку вся Земля разделена на отдельные политические единицы, то важно оказаться именно на той территории, на которой люди захотят быть честнее. И если продолжать сечение бесконечно, то и каждая малая территория тоже должна делиться в том же отношении 0,62 на территорию правды и территорию лжи?

Значит и на территории лжи должна оказаться местность, которая выделяется своей честностью, и которую должны третировать и уничтожать представители большей части территории? А может и сама истина делится в том же отношении? Но если мы будем упорствовать в стремлении обрести спасение посредством отношений, то будем разочарованы снова и снова. Золотое сечение указывает лишь на способ минимизации энергии при выполнении любых действий. Но эти отношения нужны нам для новой осознанности своих действий, создания собственного смысла для всего происходящего в мире. А «почему» нам так важно, чтобы собственный смысл сопрягался с объективно-научным смыслом происходящего?

Э.Р.Григорьян