Будучи людьми разных поколений (разница в 31 год), оба родились в августе, оба ушли в октябре. Оба приехали издалека и сформировались в Петербурге в разные времена, пройдя путь от мичмана в 20-21 год до генералов флота, оба стали членами академий и, хоть и на короткое время, но были начальниками Морской академии. И.С. Исаков глубоко уважал Алексея Николаевича Крылова и к его 100-летию, будучи уже давно на пенсии, написал большую статью в “Известиях”. Тройной – научно-документально-художественный – особый исаковский стиль преподнесения и раскрытия образа выдающегося деятеля – это искренний поклон перед памятью Крылова, ставшего с юности таким же близким, родным Исакову, как и имена Ушакова, Макарова, Нахимова… Исаков не просто пишет о них, а в данном случае, о Крылове, – они для Исакова были образцами, учителями, собеседниками, и он многому научился, перенял, впитал. Именно так спустя десятилетия забвения Исакова надо восприниать и его самого.
К 130-летию со дня рождения Исакова и 130-летию первой должности Крылова (в 1894 г. он стал сотрудником библиотеки Морского училища) “Хачмерук” оцифровал статью Исакова о Крылове и впервые публикует её в Интернете.
Корабельных наук академик
К 100-летию со дня рождения А. Н. Крылова
И. ИСАКОВ, адмирал флота Советского Союза
“Известия”, №193, 15 августа 1963 г.
Это происходило в 1922 году. Английская компания Армстронг изготовляла для нас полтораста паровозных котлов. Когда половина заказа была готова, стал вопрос о транспортировке в Ленинград. В портовом городе Ньюкасле на борту парохода «Маскинонж» встретились английский и советский представители. Надо было разместить в трюмах возможно больше котлов, и разместить так, чтобы никакой шторм не мог поставить под угрозу и котлы, и самое судно. Это хорошо понимали и англичанин — опытный отставной боцман и русский отправитель — крепкий осанистый старик. Задача для британцев упрощалась — всю ответственность за схему размещения и метод крепления русский взял целиком на себя.
Отправитель груза предложил совершенно необычный метод размещения котлов н способ их крепления. По его указаниям изготовили специальные обухи, талрепы, распорки. Не удовольствовавшись объяснением своей затеи, он взял большую кувалду и так сноровисто заколотил несколько сосновых клиньев, так ловко принайтовил один из котлов, спущенный в трюм для масштабного обмера, что англичанин сразу узнал по профессиональной ухватке своего коллегу боцмана, удивляясь только живости и силе старика.
К концу погрузки в трюме оставалось место еще для пятнадцати котлов, причем палуба оказалась совершенно «чистой» – незагруженной. Для английских докеров, стивидоров, инженеров и капитанов это было сенсацией.
Кто же преподал такой урок британским морякам, считавшим себя непревзойденными мировыми специалистами в’ погрузке? На следующий день все местные газеты поместили фото «Маскинонжа» с портретом, под которым стояло: «Адмирал Крылов, автор проекта погрузки». Смущенный отставной боцман сказал не без укора: «Я вас считал боцманом, а вы адмирал – и своими руками кувалдой распорку загнали… Удивительный вы советский народ…»
Сенсация – сенсацией, но что было известно ньюкаслским репортерам о Крылове? Вряд ли они признали в нем того молодого профессора, который выступил с докладом на совещании Британского королевского общества корабельных инженеров и получил от него в 1898 году золотую медаль за трактат «О напряжениях, испытываемых корпусом корабля на волнении». Сейчас он продемонстрировал новый метод погрузки, а тогда показал ученым Англии решение проблем килевой качки (одновременно с бортовой) и продольных напряжений корпуса, над которыми безуспешно бились лучшие специалисты мира.
По многосторонности, широте кругозора Алексей Николаевич Крылов — пример редчайший не только для нашей отечественной, но и для всей мировой науки; это ученый, у которого теоретическая и практическая деятельность имеет единую внутреннюю целеустремленность. Самый краткий и далеко не полный перечень научных направлений, дисциплин и отдельных проблем, которым отдал свои силы Крылов, может выглядеть так: математика, астрономия, физика, теория корабля, теоретическая механика и строительная механика корабля, его архитектура, проблемы явления резонанса применительно к качке корабля, его вибрации и стабилизации; баллистика, вибрация артиллерийских стволов; земной магнетизм, теория компаса и его девиации; теория гироскопа; история науки и техники и многое другое.
Приведенный перечень весьма условен, поскольку каждая названная отрасль в свою очередь дифференцируется на разделы, перерастающие в самостоятельные научные дисциплины. Так, классическая теория корабля именно благодаря Крылову включила в себя проблему непотопляемости и последующую «борьбу за живучесть корабля», теорию вибрации и борьбу с ней и т. д.
Крылов вел обширную педагогическую деятельность и, помимо оригинальных изысканий в области истории интересовавших его наук, популяризировал классические труды Ньютона, Гаусса и других ученых, сделав точные переводы их важнейших работ, и сопроводил эти переводы обширными комментариями. По сути это было второе рождение Ньютона и Гаусса, так как тяжелая латынь закрывала к ним доступ.
Разносторонней была деятельность Крылова на различных постах — и на Родине и за рубежом. Поражаешься, как мог один человек совместить насыщенную до предела работу ученого и учителя с таким объемом деятельности в бесчисленных государственных, академических и общественных комитетах и комиссиях.
В ХVIII веке знаменитый Л. Эйлер создал для Российской академии наук двухтомник «Морская наука», рассчитанный на строительство кораблей парусного, флота. И только почти через тридцать лет после Великого Октября советский академик Крылов, последователь и сподвижник П. Л. Чебышева и А. М. Ляпунова, смог завершить «Морскую науку» эпохи стального кораблестроения паровых, дизельных и дизель-электрических судов.
В одиннадцати томах теоретических трудов академика Крылова даны ответы почти на все вопросы кораблестроения и математические основания для кораблевождения. Главнейшая цель этого труда — добиться наиболее совершенного проектирования и строительства всех классов и типов кораблей, и не менее важная, неотъемлемая цель — дать научные основания для использования этих кораблей в нормальных условиях и при выводе их из любых аварийных обстоятельств.
О Крылове как об ученом, создателе школы советских кораблестроителей, переводчике Эйлера и Ньютона, как о начальнике Морской академии и как об инженере можно многое узнать из советской и зарубежной литературы. Что же касается квалификации Алексея Николаевича как редкостного специалиста и знатока морской практики, обычно воплощаемой в работе боцманов и такелажников, известно очень мало. Крылов любил искусный и квалифицированный физический труд, и самые опытные моряки принимали его за бывалого боцмана.
Академик – боцман… Конечно, сперва академик, а потом уже боцман, но они в нем неотделимы. Небывалый, но все же боцман — звание, которым Алексей Николаевич гордился.
Когда академику было уже около семидесяти четырех лет, он еще раз выступил в роли боцмана, показав не только высшую морскую квалификацию, но волю и твердость настоящего главного боцмана. Речь идет об установке пролетного строения моста им. Володарского в Ленинграде, проект которого предложил профессор Г.П. Передерий. Оригинальный по конструкции и технологии мост требовал много новых и смелых инженерных решений. Для расчетов был приглашен и Крылов. Одобрив проделанную работу, он завершил ее опубликованием специальной брошюры, могущей служить классическим пособием по тросовому делу для боцманов, такелажмейстеров и инженеров.
Через два года предстояло посадить на опоры пролетное строение левого берега. Следует заметить, что подобный способ применительно к железобетонным мостовым фермам использовался впервые в мировой практике. Пока вся комбинация из понтонов и громадной фермы, лежащей на них, располагалась вдоль левого берега Невы, где велись подготовительные работы, ничего, кажется, не вызывало волнения, хотя задуманное и поражало своей грандиозностью. В момент же, когда громадное плавучее сооружение отделилось от берега, тысячи зрителей и даже работающих замерли в полном молчании. То ли это общее напряжение передалось монтажникам и они застыли в решающий момент, то ли ожидание задержавшейся следующей команды как-то парализовало их, трудно сказать; остается фактом, что произошла заминка, и, кажется, еще секунда, как был бы упущен момент разворота и сплава по течению громадных ферм, висевших на понтонах над водой.
Но упущения не произошло.
Академик Крылов схватил большой мегафон из рук побелевшего инженера и во всю мощь своих легких скомандовал такелажникам левого берега:
— Руби концы! (трам-та-ра-рам!).
Вслед за раздавшимся дробным стуком топоров, подтвердившим, что команда не только принята, но и исполнена, Алексей Николаевич, уже успокоившись, обернулся к самой почетной части наблюдавших и сказал:
— Вы уж извините меня за морскую элоквенцию… Но без нее в боцманском деле обойтись не всегда можно.
Больше вмешательства академика не потребовалось, но оно было решающим в этот критический момент. А затем все комбинированное сооружение плавно спустилось на место.
При всем уважении к науке ни один такелажник в мире, стоящий наготове, не послушает никакого профессора или академика, и Крылов понимал это лучше других. Но анналы флота знают не один случай, когда в опасную минуту голос боцмана на шкафуте перекрывал голос растерявшегося капитана на мостике, и тогда исполнялась команда боцмана.
Не все такелажники и рабочие знали академика Крылова в лицо, а те, кто знал, могли не заметить его присутствия на среднем пролете. Вот почему прибавка нескольких сильных слов из лексикона петровского флота была своего рода позывными, указывавшими, что команда исходит от боцмана.
Основное в описанном эпизоде заключается, конечно, в том, что, принимая команду и подчинив себе рабочих, академик тем самым взял на себя всю ответственность за последствие такого смелого шага. Можно говорить об уверенности в собстввенных силах, о профессиональном мастерстве и чутье, которые позволили ему сделать это, но те, кто знал близко Крылова, не усомнятся в том, что в тот миг он меньше всего думал об ответственности. Он думал о мосте, о людях, творцах этого сооружения, чей труд подвергся неожиданной угрозе.
Для тех, кто может подумать, будто упоминание о боцманской элоквенции является излишним и придает характерному биографическому случаю слишком анекдотическую окраску, надо сказать, что в обычных условиях Алексей Николаевич ею не пользовался, несмотря на то, что, ценя русский и особенно морской фольклор, знал множество слов, оборотов и присказок, бытовавших во флоте еще со времен Петра Первого. Знал чем Бодуэн де-Куртенэ, дополнявший материалами для подобных элоквенций знаменитый словарь Даля.
Таким был этот большой и своеобразный человек, намного опережавший свое время, нашедший самые широкие возможности для приложения своих разносторонних сил только после Великого Октября.
Закономерно, что в памяти многих он остался прежде всего ученым — героем труда, которого знали и любили рабочие наших судостроительных верфей. Что касается ученых, инженеров и техников, то они всегда признательны академику Крылову за его теоретические труды. Лучший же памятник, который он сам себе создал еще при жизни, это школа советских ученых-кораблестроителей и организаторов судостроения (Бубнов И. Г., Поздюнин В. Л., Шиманский Ю. А., Попкович А. Ф., Шершов А. П., Костенко М. П., Исаченков Н. В., Власов В. Г., Ханович И. Г. и др.), от которых в свою очередь пошло уже второе поколение молодых теоретиков.
В заключение хочется сказать об академике А. Н. Крылове словами, произнесенными Н. С. Хрущевым с трибуны ХХII съезда КПСС:
«Человек красив и славен своим трудом, своими делами, тем, что он создал, что совершил. В труде раскрываются способности и таланты людей, гений человека, в труде бессмертие человечества».