В 1953 году в разных журналах были напечатаны пять работ И.С. Исакова о Ф.Ф. Ушакове (рецензии на книги и о фильме). Одна из них была в журнале “Искусство кино”(тираж 12 тысяч экз.). “Хачмерук” оцифровал и впервые публикует её в Интернете вместе с кадрами из фильма, приведёнными в журнале.

Ссылки на разные публикации И.С. Исакова о Ф.Ф. Ушакове и о том, как воспринимать и как представлять флотоводцев – http://crossroadorg.info/isakov-ushakov/

Об исторической достоверности и художественной правде

Профессор И. ИСАКОВ (консультант фильма «Адмирал Ушаков»)

“Искусство кино”, 1953 г., №5, стр. 76-86.

 

Картина «Адмирал Ушаков» — прежде всего художественное произведение, но вместе с тем это большое историческое полотно, одним из качеств которого является его достоверность. Все, что изображено в этом фильме, включая ряд второстепенных ситуаций и второстепенных персонажей, может быть документально обосновано. Глубокое изучение эпохи драматургом А. Штейном исключило необходимость искусственно создавать основные коллизии и конфликты. Жизнь Федора Ушакова оказалась при ближайшем изучении такой интересной (даже без романтической линии и без семьи), такой насыщенной, что автору пришлось не столько выдумывать, сколько отбирать, отсеивать из поднятого им обильного исторического материала.

Поскольку буржуазная историография не оставляла следов о главном творце истории — народе, автору сценария пришлось, помимо творческого воспроизведения образов и характеров известных деятелей прошлого, заново создавать образы таких представителей народа, как плотник Тихон — Рваное ухо, матросы Пирожков, Ховрин, Лепехин и другие. В этом отношении А. Штейн показал себя не только драматургом, но и историком.

Однако не только по отношению к развитию сюжета и к характеристикам основных действующих лиц можно говорить об исторической достоверности картины. Это относится и к работе режиссера-постановщика М. Ромма, к актерскому исполнению и ко всему коллективу фильма в целом, включая тех, кто так тщательно воспроизводил элементы корабельной архитектуры, детали обстановки, форму одежды, костюмов и все аксессуары реквизита, углубляя тем самым познавательное значение произведения. Историчность фильма не только формальна — он отвечает самому существу социальных и международных отношений изображаемой эпохи.

Поэтому, чтобы правильно судить о фильме, необходимо кратко напомнить об одном из значительных этапов истории нашего Отечества.

К. Маркс писал: «Ни одна великая нация не существовала и не могла существовать в таком удалении от всех морей, в каком пребывала вначале империя Петра Великого… Россия не могла оставить в руках шведов устье Невы, которое являлось естественным выходом для сбыта продукции, так же, как устье Днепра, Дона, Буга и Керченского пролива, в руках кочующих и разбойничающих татар».

В XVIII столетии исторически созрел и начал осуществляться выход Российского государства к берегам Черного моря, искони принадлежавшим русскому народу, но временно отторгнутым из-за его ослабления в результате феодальной междоусобицы князей и монгольской интервенции. Закономерность процесса восстановления южных границ определялась не только возраставшей потребностью в выходе для сбыта продукции, но и общими интересами развития передового, жизнеспособного и культурного государства. Именно это развитие последовательно

и привело в дальнейшем к освобождению Грузии, Армении и других районов Кавказа, а также к облегчению участи балканских народов и избавлению их от турецкого порабощения и от мусульманского гнета.

Однако история знает мало примеров такого упорного, длящегося на протяжении веков противодействия, какое встретило законное стремление русского народа овладеть землями своих предков. При этом не степные районы Приазовья или Северной Таврии были тем главным объектом, к которому турки и их европейские друзья стремились не допустить русских.

Море, как средство общения между народами, как путь для выхода на мировую арену не только русских товаров, но и русских идей, русского влияния, русской культуры, — вот что больше всего тревожило наших соседей.

«Не допустить Россию к морю!» — вот задача важнейшая, главная не только для династии Османов, но и для их покровителей в Лондоне, Париже, Вене, Стокгольме и других столицах Европы.

Веками сидели представители конкурирующих дворов в Константинополе и вели непрерывные интриги и ожесточенную борьбу между собой за влияние на сераль или диван, стремясь под видом дружелюбия и помощи захватить первенство в деле ограбления Турции. Конечной целью их усилий было заменить турецкое господство на Кавказе, в Крыму, Бессарабии и Болгарии своим господством, создать там новые колоний Англии, Франции и других европейских метрополий.

Но достаточно было, чтобы кто-либо заговорил о так называемой «русской угрозе» — выдуманной или спровоцированной, как эта свора полномочных и чрезвычайных послов и посланников бросалась «на помощь» Блистательной Порте. Политическая и дипломатическая борьба внутри своры при этом не прекращалась, а только принимала новую форму: кто раньше и больше поможет султану против России. Единодушное стремление не допустить Россию к Черному морю могло даже примирить на время вчерашних врагов.

3 июля 1700 года думный дьяк Емельян Украинцев, посланный Петром I в Константинополь для заключения мирного договора, добился многого, в том числе отказа Порты от Азова, и спас Таганрог от разрушения. Но как только речь зашла о предоставлении русским судам права свободного плавания по Черному морю, против этого горячо восстали английский и голландский представители, и это требование было Портой отклонено.

Прошло не более 11-12 лет, и при первой представившейся возможности турки добились по Прутскому и Адрианопольскому договорам возвращения им Азова, уничтожения Таганрога и других приморских пунктов. На этот раз Швеция и Франция взяли на себя руководство турецкой политикой, чтобы отбросить Россию от моря.

В 1739 году в Белграде был заключен новый русско-турецкий мирный договор, но, несмотря на то что Россия выиграла войну, в договор в результате интриг французского посла и предательства австрийцев было включено условие: «чтобы Российская держава ни на Азовском, ни на Черном море никакой корабельный флот ниже иных кораблей иметь и построить не могла».

И так неоднократно, при первом удобном случае, каждый раз с помощью иностранных «друзей» Турции!

— Задушить Россию! — это страстное желание вырывается в картине «Адмирал Ушаков» из уст Вильяма Питта Младшего, которого артист Н. Волков показал не в банальном облике хладнокровного британца, а в виде темпераментного премьера, напуганного одной только

мыслью, что Россия может укрепиться на Черном море. Оставаясь с глазу на глаз с стамбульским послом, он позволяет себе отказаться на время от позы, респектабельных манер и литературного языка:

— Задушить Россию! Заткнуть ей глотку!..

Переоценивая реальные возможности своих «турецких псов», Питт только в одном оказался дальновидным политиком. Он предсказал:

— Раз ступивши на берега Черного моря, Россия уже никогда не уйдет обратно!

Да, не ушла и стала крепко. Навсегда.

Но для того, чтобы закрепиться, понадобились победы русского флота при Чесме и русской армии при Ларге, Кагуле, на подступах к Шумле. Однако военного и дипломатического искусства Орлова, Спиридова, Репнина, Румянцева и Суворова, дававших туркам эти исторические уроки, оказалось также недостаточно до тех пор, пока не появилась реальная морская сила под руководством Федора Ушакова и пока серией последовательных побед над турецким флотом Россия не закрепила свое господство на Черном море.

Что момент выхода к морю объективно созрел, что он совершился исторически закономерно, подтверждается тем фактом, что это движение оказалось необоримым. Его не могли остановить ни мощные коалиции, ни политические и дипломатические усилия врагов России, ни численно превосходящий турецкий флот, построенный лучшим тулонским инженером Брюн-де-сен-Катрин, оснащенный и обученный англичанами. Соотношение было несоизмеримым, так как русские начинали, не имея ни верфей, ни кораблей, в то время как многочисленный турецкий флот располагал огромным стратегическим резервом в Средиземном море в составе египетской, тунисской, алжирской и триполитанской эскадр, принадлежавших вассалам султана и халифа. В дополнение к передовой европейской технике против России были использованы шпионаж, диверсии, политический шантаж, провокации и даже засылка к русским берегам фелюг с чумными больными. Но ничто не могло остановить исторически необходимого движения русского народа к естественным выходам в море по Кубани, Дону, Днепру и Бугу, Днестру и Дунаю.

Не сразу и не легко далось решение этой грандиозной государственной задачи — временами приходилось уступать и отступать. Однако с каждым последующим этапом задача приближалась к своему историческому решению, которое зависело от трех условий.

Необходимо было, во-первых, чтобы производительные силы страны (несмотря на почти закончившееся оформление крепостнических отношений) достигли такого уровня, при котором русские люди могли бы своими силами, без иностранной помощи, на голом месте закладывать приморские города (Херсон, Таганрог), вслед затем — верфи, а на этих верфях — современные корабли и фрегаты. В то же время мануфактуры должны были развиться настолько, чтобы снабжать эти корабли всем необходимым парусным и артиллерийским вооружением.

Во-вторых, необходимо было, чтобы забитый русский народ, с которого «драли три шкуры», инстинктивно ощутил государственную необходимость изгнания турок, укрепления южных границ и строительства флота. Иными словами, чтобы вчерашний пугачевец, Тихон Прокофьев, по прозвищу Рваное ухо (имевший возможность податься за Дон, за Кубань, на вольные поселения беглых казаков) не только остался сам мастеровым на верфях (в результате убеждения, а не применения силы), но и увлек за собой артель таких же, как он, беглых, забитых, ограбленных барами людей. Безошибочный инстинкт защиты государственных интересов своей Родины и стихийный патриотизм всегда отличали русского мужика, который в критические моменты истории своего Отечества не раз отодвигал момент расплаты с внутренними угнетателями, чтобы

сперва расправиться с внешними. И вот, на глазах у зрителя недавние бунтари становятся старательными мастеровыми верфей, дисциплинированными и лихими матросами ушаковских кораблей.

Наконец, необходимо было, чтобы талантливый русский народ выделил из своей среды флотоводца, новатора в военно-морском искусстве, такого же непобедимого в боях, как Суворов, и за которым русские матросы готовы были идти на любой патриотический подвиг.

Если задаться целью в двух фразах передать внутреннюю сущность картины «Адмирал Ушаков», то прежде всего вспоминается эпизод «первой на здешнем море генеральной баталии» (при Фидониси, в 1788 году), когда при сопоставлении сил и расчета шансов на успех капитан бригадирского ранга Ушаков перебивает матроса Лепехина, встревоженного громадным численным превосходством врага, и приводит свой главный довод: «Зато нет у турецких пушек русских матросов!».

Это сказано не только по долгу командира, мобилизующего волю экипажа перед боем, но с глубоким убеждением в том, что именно люди, качество людей и составляют основной шанс на победу.

К этому лихой и остроумный матрос Пирожков (М. Пуговкин) с той же силой убежденности добавляет и свой довод: «Нет у турок такого адмирала, как Федор Федорович Ушаков…»

В этом взаимном доверии адмирала и его матросов и заключался главный секрет боевых успехов Черноморского флота.

Несмотря на нерешительные действия Войновича — старшего флагмана, не поддержавшего смелую атаку своего авангарда, бой, длившийся три часа, кончился поражением турок, которые, только пользуясь преимуществом своего хода, избежали полного разгрома. Ушаков не потерял ни одного корабля.

Когда же, сделавшись начальником севастопольского корабельного флота, контр-адмирал Ушаков наконец смог воевать «по-своему», победы его стали более эффективными и решительными. Не считая второстепенных боев, в славную историю русского флота вошли: Керчь, Тендра (Гаджи-бей) и, наконец, мыс Калиакрия, в районе которого сражение закончилось полным разгромом соединенного турецкого флота под командованием капудан-паши Гуссейна (31 июля 1791 года), подкрепленного эскадрами Алжира, Египта, Туниса и Триполи. Эти победы, конечно, стоили не дешево, так как и у русских были убитые и раненые из состава экипажей, а некоторые из кораблей получили значительные повреждения. Однако ни одного корабля или фрегата Ушаков в бою не потерял.

Вместе с победами Суворова у Очакова, при Фокшанах при Рымнике и, наконец, при взятии Измаила победа Ушакова при Калиакрии почти совпавшая с разгромом турецкой армии Репниным у Мачина, была последним ударом по Турции, приведшим к Ясскому мирному договору. Это был значительный момент в истории нашей Родины, преобразивший всю обстановку на юге страны всерьез и надолго. Россия добилась права содержать на Черном море флот, который получил надежную стратегическую базу, опираясь на порты Крыма, Азовского моря, Днепрово-Бугского и Днестровского лиманов.

Правда, еще не раз, при каждом переделе мира, Англия, Франция, а позже Германия толкали Турцию на захват Крыма и Кавказа, на уничтожение русского флота, но… нельзя историю повернуть вспять!

Легко ли давались Ушакову его победы? Может быть, Ушакову везло? Или ему помогали Адмиралтейство, дворцовые связи, протекции?

Нет. Каждая победа, притом всякий раз над численно превосходящим противником, давалась ему в результате упорной организаторской, воспитательной н учебной работы, которая отнимала у него все время н была настолько огромной, что так и не успел Ушаков устроить свою личную жизнь. Он оторвался от отцовского дома, остался холостяком, вплоть до самой отставки жил на кораблях, но никогда на это не жаловался.

Чтобы побеждать более сильного противника, надо было прежде сломить рутинное мышление Адмиралтейств-коллегии, бумажную тактику линейных эволюций, догматическое преклонение перед всем иностранным. «Забыты заветы Петра Первого» — вот на что сетует молодой флотоводец. Ему надо было выбить англоманию из офицерства, надо было вдохнуть в крепостного мужика веру в себя, уважение к почетной обязанности защищать интересы Родины и любовь к своему флоту.

Каждому бою с турками предшествовал бой с Адмиралтейств-коллегией, влиятельные члены которой не гнушались подлыми методами, чтобы вредить Ушакову, оставляя его эскадру без средств, без ремонта. Они были не только личными врагами Ушакова, но и врагами России.

Еще труднее Ушакову приходилось при проведении в жизнь его новых идей, обогативших русское военно-морское искусство. Это отказ от линейных боевых порядков, выделение резерва быстроходных фрегатов, смелый маневр эскадры без соблюдения порядковых мест кораблей в строю для охвата флангов противника, расчленения его сил и сосредоточенного удара по флагманскому кораблю, и многие другие тактические «новинки», главной целью которых было вынудить противника к решительному бою на короткой дистанции для его разгрома. Все это категорически осуждалось английскими инструкциями и традицией величайшего флота «владычицы морей», бывшего в то время в плену схоластических догм и схем французского иезуита Павла Госта, написавшего в 1697 году «Искусство военных флотов».

На страже этих британских традиций в Черноморском флоте стоял граф Мордвинов, который более других вредил Ушакову. В картине моряки-англоманы представлены в обобщенном образе графа Мордовцева (Н. Свободин) — помещика-крепостника в морском мундире, с внешним лоском западной показной цивилизации. Это они после выучки в британском флоте привозили в Россию не только «галстуки тафтяные по аглицкому образцу», но и отношение к матросу, как наемнику, совершенно чуждое национальной системе рекрутской повинности и традициям русского передового офицерства.

Не менее тягостным для Ушакова было подчинение югославскому авантюристу графу Марко Войновичу — исторической фигуре, которая в исполнении Н. Чистякова вызывает искреннее негодование и презрение зрителя. Это он не поддержал смелой атаки своего авангарда в бою при

Фидониси, а, оправившись от страха, пытался в реляциях приписать всю славу за выигранное Ушаковым сражение себе. Сатирические черты, приданные ему А. Штейном, вполне оправданы не только драматургически, но и исторически, поскольку можно судить по свидетельствам современников об этом фанфароне, стяжателе и карьеристе, которого интересы русского флота беспокоили меньше всего.

Так, сквозь зависть, доносы, интриги, преодолевая рутину, прямое противодействие и вредительство, пробивался к управлению флотом мелкопоместный тамбовский дворянин Федор Федорович Ушаков. Сила любви к Родине, вера в народ, сознание своей правоты, железная воля и упорство привели Ушакова не только к победе над чумой, к разгрому турецкого флота, но и к победе над рутинерами и космополитами.

Был только один человек, который поддерживал Ушакова, — всесильный Потемкин. Тщеславный, но уже пресыщенный и временами впадающий в хандру, большой государственный человек, но циничный и развращенный неограниченной властью и безответственностью, он всё же понимал интересы России, но понимал их по-своему.

Потемкин (Б. Ливанов) мечтает о новой Чесме. Только слава, большая, экстраординарная, может еще волновать его. Но… Алексей Орлов хоть и не управлял флотом в Чесменском сражении, всё же участвовал в нем на флагманском корабле. Потемкин же хочет удивить мир новой победой, своей победой, но при этом оставаться во дворце, в Бендерах или Яссах, в халате и ночных туфлях, предаваясь сладостному кейфу.

Для этого ему необходим был «исполнитель дерзновенных замыслов», и Потемкин сумел через завесу лжи и клеветы завистливых ябедников разглядеть в Ушакове нужного ему человека.

Законченный эгоист, «светлейший» помогает Ушакову не ради него, а ради себя, ради своей славы. Он догадывается, что Ушаков служит России, а не ему, поэтому между ними и не возникают отношения личной симпатии и фаворитизма.

Б. Ливанов создает образ дряхлеющего льва, со сложными, противоречивыми чертами характера, в котором талантливый государственный деятель сочетается с бесчестным стяжателем, крепостником, фаворитом царицы, впитавшим в себя все пороки господствующего класса.

Трактовка образа самого Ушакова, роль которого исполняет И. Переверзев, по первому впечатлению вызывает некоторые сомнения в отношении слишком спокойного поведения в бою. Скупость жеста и мимики иногда может быть расценена, как позирование хладнокровием или как проявление некоторой инертности героя. Однако такая линия поведения Ушакова-Переверзева, темпераментного в каюте и бесстрастного в бою, имеет свои основания.

Во-первых, часть источников, содержащих свидетельства современников, рисует Ушакова именно таким — хладнокровным, полностью владеющим собой в любых условиях, в любой обстановке. В других источниках сослуживцы Ушакова описывают припадки его гнева, всегда справедливого, но иногда яростного.

Во-вторых, и это важнее, такое поведение флагмана на полуюте (кормовая надстройка, соответствующая позднейшему капитанскому мостику) является традиционным для русского флота. Дело в том, что, стоя в бою перед бизань-мачтой, адмирал видел, как на ладони, всю верхнюю часть корабля: шханцы, опер-дек, бак и работу марсовых на мачтах. Но зато он был виден со всех сторон, оставаясь абсолютно незащищенным не только от ядер, осколков и пуль (при сближении на картечный выстрел), но и от взоров своих подчиненных. Это надо помнить при сопоставлении поведения Ушакова с поведением командира или флагмана последующей эпохи, когда броня закрыла командный пункт и от снарядов, и от экипажа.

Сознание командира, что в данный момент на него обращены взоры людей, от которых зависит исход боя, и что каждый неосторожный жест и даже выражение лица могут быть истолкованы неблагоприятно, — вот что определяет стиль управления, линию поведения Ушакова в бою.

Поэтому-то подобная трактовка образа Ушакова безусловно приемлема, как возможный и в достаточной мере достоверный вариант подлинного исторического облика этого замечательного флотоводца.

Серьезность Ушакова не переходит в черствость или педантичную строгость. Он требователен всегда, строг с бездельниками. Вполне оправдана теплота, гуманность, которые просвечивают в игре И. Переверзева сквозь облик человека, всецело поглощенного сознанием своего долга, отягченного борьбой с многочисленными врагами и заботами о подчиненных ему «служителях». Это факт, что Ушаков своими средствами построил госпиталь для больных матросов в Севастополе, навещал их, следил за уходом, а когда не хватало казенных денег на содержание, то доплачивал из личного жалования. Для этой эпохи, когда заболевший крепостной был обузой, «отходом человеческого материала», подобное отношение «барина» к «мужику» было совершенно необычным.

В результате такого отношения к подчиненным Ушаков заслужил ненависть и презрение титулованных особ, но зато приобрел любовь и уважение матросской массы. Это доверие к своему командиру, руководителю выражено в фильме не только соответствующими репликами или словами. Особенно наглядно оно проявляется в те моменты боя, когда с тревогой или надеждой люди экипажа обращают взоры на полуют, к адмиралу, и ожидают от него слова или команды.

Темперамент и инстинкт толкают матросов, подвергающихся обстрелу, на ответные действия, на открытие огня, однако им приходится стоять безмолвно, выжидая решающий момент. Именно в это время зритель понимает, что дисциплина матросов, безропотно стоящих под огнем врага у своих пушек, основана не на страхе, не на палочном воспитании, а на доверии, уважении и любви к своему командиру.

Будучи посвящен жизни и деятельности отдельной исторической личности, фильм воспроизводит обстановку и социальную среду, которые обусловливали как отдельные поступки героя, так и формирование его облика в целом.

Фильм показывает, как дворянин-патриот, с повышенным сознанием ответственности перед родиной, во многом расходится с типичными представителями своего класса («не к масти козырь») и как он ищет и находит опору в молодых и честных офицерах, в которых крепостническая система еще не заглушила человеческих, гуманных чувств. Однако главной опорой Ушакова является народ, вернее та его часть, которая была одета в матросскую форму.

В картине проходят отдельные мастеровые и целые артели их, работающие на херсонских верфях, а также отдельные канониры и матросы из экипажа линейного корабля «Св. Павел». Эти кинокадры, сначала разрозненные и скупые, в конце концов дают общее представление о том, чьим потом и кровью строятся верфи и корабли, кем осваивается парусное и артиллерийское вооружение, с каким самоотвержением русский матрос бросается на численно превосходящего врага своей Родины и добывает победу. Это подлинные творцы русской морской славы, русской истории. Ратный труд и подвиг матросов, показанные в фильме, воскрешают в памяти слова Нахимова, морального наследника Ушакова, о том, что «матрос есть главный двигатель на корабле».

Относительно мало места в картине уделено непосредственным помощникам адмирала — молодым патриотам, энергичным офицерам, любящим свое дело морякам. Это Васильев (В. Дружников), Сенявин (Г. Юдин), Метакса (А. Алексеев), Белли (В. Балашев) — все, кроме Васильева, действительные исторические личности. Васильев олицетворяет таких сподвижников Ушакова, как Голенкин, Поскочин, Шостак и другие.

Это та прослойка передового дворянства, которая, отсеяв из своей среды дворцовых интриганов или иностранных авантюристов, пошла за Ушаковым и в будущем выделила прямого наследника ушаковских традиций — знаменитого флотоводца Дмитрия Сенявина. Эта же среда в своих следующих поколениях дала моряков-декабристов.

Несмотря на сравнительно короткие роли, каждый из них наделен своей, характерной для него индивидуальностью. Так, веселый и прямой Васильев идет за Ушаковым не задумываясь, с начала и до конца преданный ему и душой, и телом, в то время как задиристый, тщеславный и пока еще легкомысленный Сенявин не любит Ушакова, но преклоняется перед его талантом.

Хотелось бы отметить еще одну особенность картины «Адмирал Ушаков» — специфически морское содержание.

В картине показаны: постройка корабля, спуск его, обучение матросов, плавание в различных условиях погоды и, наконец, морские бои целых эскадр и флотов. Естественно, что в современных условиях воспроизвести всё это на натуре не представляется возможным, так как даже те немногие «последние могикане» — парусники, которые еще сохранились как учебные суда, не годятся для изображения кораблей XVIII века и по элементам корабельной архитектуры, и по наличию такелажа из стальных тросов. Вот почему большинство батальных сцен заснято с моделей (художник Д. Сулержицкий) методом комбинированной съемки (операторы Б. Арецкий и Б. Горбачев, художники М. Семенов и Ф. Красный).

Нельзя не сказать о трудностях, которые пришлось преодолевать операторам А. Шеленкову и Чен Ю-лан при съемке корабельных интерьеров. По установившейся кинематографической традиции, ради удобства мизансцены и облегчения условий освещения, как правило, каюты и кубрики воспроизводятся в павильонах в несоразмерно увеличенных масштабах. В отличие от этой традиции в картине «Адмирал Ушаков» все объемные пропорции корабельных интерьеров строго соблюдены. Внутренние помещения кораблей даны в объемах и освещенности, максимально приближенных к действительным, и наглядно показывают, что труд на парусных кораблях XVIII века был сопряжен с большими тяготами, а жизнь наполнена лишениями ив бою, и в повседневном быту.

В задачу статьи не входит давать оценку ни картины в целом, ни отдельных ее элементов, ни художественного мастерства ее постановщика М. Ромма. К тому же, думается, что только после выхода на экран второй серии фильма, которая по напряженности действия и по массовым батальным сценам не уступает первой серии, целесообразно давать оценку этому произведению киноискусства, являющемуся плодом совместного труда огромного творческого коллектива в составе работников студии и матросв нашего славного Черноморского флота, привлеченных к съемке.

Было бы неправильно, однако, обойти молчанием некоторые слабые стороны картины.

Именно потому, что Ушаков был намеренно забыт буржуазными историками на долгие годы и только в последнее время становится известен широким массам нашей страны, главнейшие моменты его биографии надо было раскрыть в любой форме так, чтобы не оставалось некоторых недоумений. К числу недоуменных относится вопрос о том, каким образом «лапотный дворянин», «тамбовский волк» попал на должность командира личной яхты Екатерины II. Известно, что она окружала себя блестящими представителями родовитого дворянства, которые в большинстве своем были тунеядцами и бездельниками. Легенда говорит о том, что исключение делалось только для офицеров с отменными внешними данными. Ни той, ни другой кондиции Федор Ушаков не отвечал, поэтому А. Штейну надо было кратко раскрыть секрет этого необычного продвижения по службе.

Дело в том, что плавание на парусном корабле в устье реки Невы, изобилующем многими мелями, по очень сложному фарватеру, представляло в те времена большие трудности и требовало исключительно виртуозного управления кораблем до момента выхода на более глубокую воду. Все коммерческие суда от Петербурга до Толбухина маяка ходили с лоцманами, а посадки на мель были обычным явлением.

Поскольку среди дворцовых моряков было много искусных танцоров, но не было офицеров, в совершенстве владевших управлением кораблями, граф Чернышев вынужден был назначить такого командира, который не посадил бы на мель яхту с императрицей (а заодно и самого президента Адмиралтейств-коллегии). В этом причина появления капитан-лейтенанта Федора Ушакова при дворе.

Второе, более существенное замечание относится к досадному выпадению из картины той сцены, которая не только входила в сценарную разработку, но и была фактически заснята в павильоне. Речь идет о встрече Суворова с Ушаковым, во время которой они согласовывают свои планы.

Взаимодействие армии и флота всегда было лучшей традицией русского военного искусства. Победы Ушакова без показа этого взаимодействия выглядят изолированными от обстановки на суше.

Частично эта ошибка будет исправлена во второй серии, где предполагается более обстоятельный показ великого русского полководца Суворова. Это необходимо для воссоздания более полной картины русских побед как на суше, так и на море, для более глубокого истолкования их значения.

Закономерность исторического процесса при правильном понимании его и наличии передовой идеи, при твердом и честном выполнении долга перед родиной неизбежно побеждает консерватизм, рутину, открытое сопротивление, скрытый саботаж, шпионаж и диверсии всякого рода.

Таков закон общественного развития, и на одном из частных примеров это в художественной форме иллюстрирует картина «Адмирал Ушаков».